Родословная советского коллектива - [13]

, в коллективистских культурах люди считают себя прежде всего представителями групп, чьи цели важнее личных интересов, а нормы — собственных установок, которыми можно без дискомфорта пренебречь для сохранения гармонии, поддерживаемой искренней эмпатией к заслуживающим самопожертвования «своим». Верность группе здесь сопряжена со страхом отторжения от нее, что обостряет чувство долга и приверженность сложившимся взаимозависимостям. Прототипическим образцом коллективистских отношений является семья, объединяющая людей «долговременными эмоциональными связями и общими целями»[1-37] и задающая соответствующие ценностные ориентиры воспитания детей. Сославшись на результаты исследования известного израильского психолога С. Шварца[1-38], Триандис отмечает: «В коллективистских культурах в гораздо большей степени, чем в индивидуалистических, детей воспитывают так, чтобы во взрослой жизни они исполняли свои обязанности, жертвовали собой ради группы и подчинялись властям»[1-39].

Вернувшись к вопросу о глубинных истоках коллективизма советских людей в 80-е гг. прошлого века, наивно искать их в Конституции, решениях XXII партийного съезда, Законе о коллективах и сопутствующих постановлениях ЦК КПСС, ВЦСПС и правительства. Регламентируя публичный дискурс и социальное поведение, эти директивы не определяли коммунальные привязанности, инстинкты и привычки не столь уж зомбированных в это время сограждан. На наш взгляд, воспользовавшись уроками кросс-культурной психологии, причину советского коллективизма разумнее видеть в исторически и биографически укорененных жизненных практиках и ценностях. Используя формулировку А. Г. Асмолова[1-40] — в усвоенных в процессе социализации неосознаваемых социалистических образцах мировоззрения и поведения, отражающих «типовые программы культуры». «Что же представляют собой типовые программы культуры, являющиеся регуляторами человеческого поведения?» — задается вопросом Т. Г. Стефаненко[1-41] и с позиций этнопсихолога обращается к понятию «традиция», трактуемому сегодня как передача от поколения к поколению ценностей, нравственных норм, убеждений и связанных с ними обычаев, ритуалов, поведенческих стереотипов.

Из многообразия традиций и обычаев нас сейчас интересуют лишь характеризующие отношения людей друг к другу и ближайшему социальному окружению. Согласно весьма убедительной и популярной гипотезе американского психолога А. П. Фиск[1-42], базисом подобных отношений является принятый в общности способ распределения благ и ресурсов. По мнению автора, таких способов, определяющих элементарные формы взаимодействия, всего четыре. Первый — коммунальное распределение (communal sharing) по потребностям, т. е. основанное на взаимности совместное использование общего достояния группы. Второй — распределение в соответствии с властными полномочиями (authority ranking), когда получение блага определяется рангом в иерархии, признанным авторитетом и соответствующими привилегиями. Третий — распределение поровну (equality matching), когда господствуют сбалансированные отношения равенства. Четвертый — рыночное распределение (market pricing), когда каждый получает пропорционально сделанному вкладу. По мнению А. П. Фиск[1-43], перечисленные способы распределения ресурсов задают фундаментальные модели социального взаимодействия, мышления и эмоций, являющиеся универсальными для всего человечества. Исчерпывают ли названные элементарные формы все возможные «кирпичики» непосредственных контактов — предмет особого разговора. Важно иное: каждая из них — свидетельство вовлеченности человека в контекст межиндивидуальных связей, в группу, и потому может служить индикатором реальной взаимозависимости — коллективности! — повседневной жизни. Словом, «механика» человеческого бытия подтверждает правоту Аристотеля: человек — общественное животное вне зависимости от отношения к обществу, будь то отечество, семья или трудовой коллектив.

Это заключение обосновано, но не вполне корректно. Как мы убедились, приверженность к коллективу, приоритет общих целей, товарищеская взаимопомощь и т. п. — не только порыв души, но и нормативные идеологические предписания. Идеологической подоплеки не лишена и апологетика личностной автономии, самодостаточности, независимости, конкурентоспособности и прочих индивидуалистических ценностей. Оценочный характер трактовки коллективизма/индивидуализма отмечают и некоторые зарубежные исследователи этих культурных синдромов[1-44]. «Коллективизму часто придают уничижительный смысл, особенно в западных странах: он провоцирует конформизм, подчинение давлению группы и утрату индивидуальности. Его отрицательная оценка обусловлена также преувеличенным значением индивидуализма. Эти негативные коннотации сказываются в интерпретациях и стирают границы между научным исследованием и декларацией идеологической позиции. Необходимо подчеркнуть — существует и противоположная тенденция. Критика господствующих в западном обществе индивидуализма и эгоизма способствует облагораживанию образа «незападного» человека указанием на его духовность и приверженность общине»