Родня. Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев - [104]

Число примеров использования пигментов и нанесения меток растет, и даже скептики все чаще признают, что в жизни неандертальцев присутствовала некая эстетическая, символическая составляющая. Никто не утверждает, что творения неандертальцев — даже если предположить, что датировки линий в пещерах Мальтравьезо и Ла-Пасьега верны, — равноценны тому, что создается представителями современных культур. Но было ли у них «искусство»? Нашему виду свойственны такие наклонности, но даже шимпанзе в неволе, если им предложить материалы для рисования и показать, как ими пользоваться, любят разрисовывать поверхности[166].

Творения обезьян удивительным образом перекликаются с тем, как работали неандертальцы: они, как правило, не выходят за края поверхности для рисования и стараются соблюдать симметрию или баланс. Линии располагают приблизительно на равных расстояниях друг от друга, при этом заполняя пустые пространства и увеличивая рисунок, чтобы занять больше места. В течение одного сеанса рисования шимпанзе возвращаются к отдельным зонам, рисуя поверх существующих элементов новые, а некоторые из них любят смешивать краски. Иногда проявляется и собственный стиль: часть шимпанзе отдают предпочтение определенным формам, в том числе расходящимся лучам.

Любопытно, что, демонстрируя сосредоточенность в процессе рисования, зачастую они гораздо меньше интересуются получившимся в результате рисунком. Для них эстетика — в ее первоначальном смысле восприятия прекрасного и наслаждения им — заключается в самом творчестве, а не в его конечном продукте. Искусство как процесс телесного и чувственного взаимодействия с материалами, возможно, неведомо людям с классическим западным менталитетом, однако представители многих других культур понимают его исключительную силу.

Перо и коготь

Ворон из пещеры Заскальная, некогда летавший высоко над Крымскими горами, связывает нас с другой недавно обнаруженной областью потенциального символизма в поведении неандертальцев. Это птицы. Как мы видели в главе 8, существует масса доказательств употребления птиц в пищу. На кости из Заскальной также присутствуют следы удаления мяса. Однако есть и признаки того, что иногда дело не только в еде ради выживания. В частности, на некоторых стоянках крылья встречаются гораздо чаще, чем можно было ожидать[167]. Это далеко не самые мясистые части, но на них больше всего насечек. Кроме того, зачастую они принадлежат необычным видам: в том же слое, что и крыло ворона, в Заскальной обнаружена кость серой цапли.

Вспомните необычное пространственное распределение отходов от переработки крыльев на уровне A9 в пещере Фумане (в том же слое содержалась покрытая охрой раковина). Если присутствие других частей скелетов клушиц и тетеревов может говорить об употреблении в пищу, то хищные птицы представлены исключительно крыльями с отметинами от орудий, будь то бородач-ягнятник, большой подорлик, черный гриф или даже ястреб поменьше. Очевидно, что как минимум в течение столетия здешние неандертальцы интересовались этими существами и их крыльями, и это, судя по всему, в некоторой степени продолжалось и в периоды, зафиксированные в более поздних слоях.

Но и птичьи ноги могли быть в центре внимания. В той же Заскальной, в том же слое, где было крыло ворона, найдена концевая фаланга орла, а на более древнем уровне A12 в пещере Фумане — орлиный коготь. И даже тетеревиных ног в уровне А9 избыточное количество, хотя на этих птиц охотились в близлежащем сосновом лесу и приносили на стоянку тушки целиком.

Подробные исследования показали, что на ряде французских и итальянских стоянок возрастом от 100 000 до 45 000 лет прослеживается схожий характер следов от орудий на костях ног или когтях хищных птиц, чаще всего орлов. В некоторых местах таких случаев больше одного: в обрушившейся пещере Ле-Фьё, к югу от долины реки Дордонь, из 20 костей крупных хищников из нескольких слоев почти все — когти. Самое странное, что на двух самых крупных фалангах орлана-белохвоста из одного и того же слоя не оказалось когтей; возможно, их унесли в другое место.

Теории об украшениях из когтей существовали и раньше, однако получили развитие после предположения, что найденные в Крапине восемь когтей орлана-белохвоста представляли собой ожерелье. Как и на фалангах, при микроскопическом исследовании на них обнаружили сглаженные отметины от орудий и небольшие, отполированные до блеска участки, напоминающие следы от контакта с предметами разной твердости. На других костях нет похожего рисунка износа, и, хотя среди представителей крапинской фауны есть множество других птиц, разделке подверглись только орланы — три или четыре экземпляра.

Однако идею о том, что когти были изначально нанизаны на одну нить, поддержать трудно: пусть даже все они происходят с самого верхнего уровня[168], но это довольно мощный слой, и не существует доказательств того, что находки были связаны друг с другом, не говоря уже о том, что они составляли единое эффектное украшение. На одном из когтей недавно обнаружены волокна коллагена, сохранившиеся под тонкой кремниевой пленкой, однако этого недостаточно, чтобы назвать их остатками шнурка для крепления ожерелья.