Родня - [48]

Муж тети Асмы погиб почти на исходе войны в Австрии. («В Венском лесу», — стал подчеркивать потом Алпик. Кажется, про Венский лес он стал упоминать с того времени, как узнал о существовании такового.)

Так вот, Алпик по-прежнему пропадал у нас. Возможно, он так и не здоровался, встречаясь с дедушкой на улице, но тот помалкивал. Он, верно, уступил моей матери, которая считала нашу с Алпиком дружбу полезной для меня: Алпик замечательно решал задачи по математике и физике. О странном поведении Алпика вскоре в доме у нас забыли, а я вспомнил о нем много позже, когда Алпик поступил почти так же с Лазарем Борисовичем, учителем физики и математики.

Лазарь Борисович был тощий носатый человечек с величественной шевелюрой пречерных волос, с тонким и хриплым голосом. Глядя на него, всякий пожалел бы, сердобольно думая: «Каково ему, бедняге, с этакими архаровцами!» Но ему было легко с нами, а нам с ним. Он не стеснял ребят суровыми рамками послушания, на его уроках всегда кипел озорной шумок. Мы, как водится, почитывали книжки, обменивались записками, зубрили следующий урок. Но учитель умел отвлекать нас от ерунды рассказами из жизни, например, Нильса Бора или какого-нибудь другого знаменитого физика. Тонкий, хрипловатый голос, печально ликуя, вдруг возносился над шорохами класса:

— Э-эйлер при-и-идумал задачу, которую не смог решить даже сам, и-и-и только через двести лет найдено было решение!..

К Алпику учитель относился особенно, причем делал это так открыто, так явно, что и нас увлекал своей прямо-таки нежностью к нашему соученику. Он, знаете, демонстрировал, какой необычный физик и математик этот Алпик. С видом лукавым и воодушевленным учитель предлагал нам задачу и, вызывая одного за другим, нетерпеливо и без всякой надежды ждал, когда мы сдадимся. А затем вызывал Алпика, сверкал агатовыми глазами: смотрите, вот  о н, которому под силу задача! Кажется, мы не знали тогда, что такое зависть. Это облегчало жизнь Алпику, но, думаю, и нам тоже.

На школьных олимпиадах Алпик всегда был первым. На городских состязаниях математиков он преуспевал так же легко. И ученик, и учитель томились от молниеносных побед. В Челябинске была специальная школа для математиков-вундеркиндов, и Лазарь Борисович стал возить Алпика туда. Алпик загадочно намекал, что вскоре, возможно, он уедет из городка совсем. Директор математической школы и взял бы Алпика в число вундеркиндов, но на какие доходы жил бы в чужом городе пятнадцатилетний мальчик? А пока он ездил с учителем в Челябинск почти каждую неделю.

И вдруг какой-то холодок просквозил между ними. Я первый заметил, потому что  э т о  показалось мне уже знакомым — так же небрежно, заносчиво относился он в свое время к моему дедушке. Но что же произошло между Алпиком и учителем? А вот что: как-то, заполучив еще одну возможность поехать в Челябинск, Лазарь Борисович кинулся искать Алпика. (В тот день Алпик не был в школе.) По улочкам, размытым осенней распутицей, учитель пешком отправился в Заречье и не без труда отыскал саманный домик над овражистым берегом. Только один раз заходил я в тот домик, а в иное время Алпик оставлял меня у старой калитки и быстро возвращался. Внутри, как и снаружи, домик имел неприглядный вид. Первое, что бросалось в глаза при входе, был ткацкий станок на дощатых нарах — с полозьями, стойками, неуклюжей, топорного производства, рамой; вокруг, на нарах и на полу, мотки ниток, готовые половики. Кутерьма, которую устраивали многочисленные племянники Алпика, умножала хаос в доме.

Так вот, Лазарь Борисович стал на порожке и увидел своего ученика за стиркой. На багровой плите — огромный чан, пышущий едким паром, горка белья на полу, а сам Алпик, склонившись над корытом, шваркает по стиральной доске, а возле ног копошатся чумазые племянники. Алпик выпрямился над корытом, сгибом руки отер потное лицо и спросил нелюбезно, зачем учитель пришел к ним. В ответ на приглашение поехать в Челябинск он сказал, что у него нет ни времени, ни, черт подери, желания разъезжать.

— Алпик! — поразился Лазарь Борисович. — Что вы говорите… Как вы можете так говорить!..

А он не только не извинился, он повторил заносчиво:

— Да, да, черт подери, у меня нет никакого желания разъезжать!

И опять склонился над корытом и зашваркал с таким остервенением, что Лазарю Борисовичу перед брызгами, пришлось отступить к порогу. И только тут, заметив горящие уши своего любимца, он догадался, как тот смущен. Ни слова больше не сказав, он повернулся и вышел…

Алпик стал избегать учителя. Избегать, пожалуй, неверно сказано — ведь каждый день Лазарь Борисович являлся в класс, а Алпик отнюдь не удирал с уроков. Но он упорно и откровенно уклонялся от каких-либо контактов с учителем. А однажды Алпик не решил задачу. Я могу голову дать на отсечение, что никакой преднамеренности тут не было. Он, бедняга, писал, кроша и ломая мел, стирал цифры, снова писал, и плечи его жалобно вжимались. Он поворачивался к классу и моргал покрасневшими глазами, как бы спрашивая нас: «Отчего же, отчего я не могу решить?!» Класс притих, когда он осторожно положил мел на край доски (он, верно, остерегался собственной резкой выходки) и пошел на свое место. У него, я помню, было глуповатое лицо, он улыбался бессмысленной, рассеянной улыбкой. И еще помню, как обрадовались ребята. Сочувствуя Алпику, они между тем ликовали с какою-то эгоистической пылкостью — только потому, что стали свидетелями необыкновенного события.