Родной очаг - [75]
Через межу и вишенник от одноглазого Варченко жила бабка Мотря, такая же одинокая, доживала свой век. Сухая и тонкая в кости, быстрая, бабка желтела круглым коржом лица, изрытого морщинами. Вероятно, от нее первой и доведались о скоропостижной кончине Степана, да и от кого ж узнать, как не от соседки. Как все это случилось? А случилось так, что наведалась к ней старая подружка Горпина Дидух, с которой в одном звене работали на бураках и до войны, и после войны. Горпину знали за сельского звонаря: услышит на щепотку, а раззвонит на целую пригоршню. Увидит чужих кур на Мотрином огороде, старая подружка криком замашным, словно хворостиной, повыгоняет — и в хату:
— Ты огород для того сажала, чтобы чужие куры на нем копались?
А Мотря ей сухонькими словами, словно пустыми маковками:
— Отправился в Монастырище в прошлую субботу, нынче четверг, а его нет и нет, не иначе как преставился!
— Преставился, говоришь? — хлестнула по хате резким голосом Горпина.
— Куры сами из сарая в сарай, кот на воробьев огнем кидается. Был бы кабанчик — так верещал бы, словно без колуна колют… Весной тоже ездил к Татьяне в Монастырище, так на другой день вернулся, — кто ж ему в хозяйстве порядок наведет? Не иначе как преставился, — только земля и может удержать Степана. Если б был живой, так уже бы волком носился по усадьбе, он такой.
Горпина положила на грудь крестное знамение:
— Знать, почуяла душа, раз подался к родне!
— Хоть и волчья душа, а почуяла…
Женщины поговорили о том о сем — и разошлись: Мотря на огороде копалась, а Горпина Дидух понеслась раззванивать услышанную весть: хата у леса стоит пустой, хозяйских рук не видать, ибо хозяйские руки отправились в Монастырище, там и сложили их на груди покойника и меж пальцами воткнули свечку, так испокон веку водится. Как было не поверить, хотя кое-кто мозговал недоверчиво: что же это получается — человек к одному сельсовету приписан, а хоронит его другой? Некоторые, казалось, и пожалели, что положен Варченко в землю не в Терновке, а в Монастырище. Потому как если бы в Терновке, а не в Монастырище, то и помянули бы в первый день после похорон, а там, глядишь, и на девятины перепала бы чарка, и на сороковины потекло бы не мимо уст, а в уста. Конечно, жалели те, кто чужое горе принимал за праздник, кому только бы поминать.
Село привыкло к слуху — ко всяким слухам привыкает.
Но тут в субботний день из попутного автобуса вышел на остановке возле промтоварного магазина пассажир в желтой шляпе из мелкой рисовой соломки и в стоптанных парусиновых туфлях, таких теперь в продаже и не увидишь. Горло его было перевязано женским белым платком, в каких-то вроде бы даже истлевших глазах — боль болящая. В руке — увесистая дубовая палка.
Только лишь с трассы человек в желтой шляпе свернул в боковую улочку, навстречу ему попался велосипедист, сельский учитель. Крутил педали, опустив голову, а когда поднял, — лицо его застыло, и он так впился глазами в прохожего, что свалился с велосипедом в поросший крапивой ров.
— Ты что, Сашко, разучился ездить? — спросил человек в желтой шляпе.
Спросил и пошел своей дорогой, а учитель Сашко стал выбираться из крапивы и все еще удрученно и тупо смотрел в отдалявшуюся спину. Почему-то уже не сел на велосипед: верно, побаивался снова свалиться. И, держа за крутые рога, все оглядывался на сутулую фигуру, пока она не пропала в зарослях бузины.
— Ведь и в самом деле Варченко. Тьфу, откуда же он взялся?
Варченко шаркал парусиновыми туфлями по серой пыли, светил единственным видящим глазом, будто сальным каганцом. Но тут возле старого кладбища, густо заросшего кустарником, встретился сельский звонарь Горпина. Будто увидя нечистую силу, женщина вросла в землю и стала быстренько креститься:
— Сгинь, сатана, сгинь и пропади…
— Кто это такого страха нагнал на тебя? — спросил одноглазый.
Троеперстие Горпины дрожало над испуганным лицом.
— О, воробьям молится, — зло буркнул — поплыл между волнами бузины, а Горпина, опомнившись, крикнула вдогонку:
— Это ты, Степан?
— А кто ж еще?
— Здоровый? — спросила.
— Здоровый, только приболевший… — И сердито вскрикнул: — Голова уже не варит, что своих, терновских, перестала узнавать?
— Да разве угадаешь, варит голова или не варит… А тут говорили — тебя нет.
— У дочки гостевал. В Монастырище.
— Возвращаешься вот нынче?
— Должно быть, заговариваешься, Горпина! Иль не видишь, что ногами иду, а не еду? Язык у тебя такой, что и решетом не накроешь твой рот!
— Кому то решето поможет…
— Сущая правда.
И разошлись.
Из-под мостика, что дремал меж осокой над сонной речкой вынырнули двое хлопцев, один из них — большеротый, как птенец, что вывалился из гнезда, — закричал:
— Дед Степан с того света!
Ребятишки зашелестели смехом, а так как старый Варченко то ли не услышал, то ли не понял, зашлепали за ним следом:
— Дедушка Степан, вы были под землей?
— Что там под землей?
— Когда назад под землю пойдете?
Услышал или не услышал, а только зло его взяло на детский визг, на того желторотика, который всегда почему-то с хохотом кидался, словно собака, к ногам, — и одноглазый Варченко качнулся сгорбленной фигурой назад, угрожающе потряс перед собой дубинкой:
В новом романе известного украинского писателя Е. Гуцало в веселой и увлекательной форме, близкой к традициям украинского фольклора, рассказывается о легендарном герое из народа Хоме Прищепе, попадающем в невероятные и комические ситуации. Написанный в фантастико-реалистическом ключе, роман затрагивает немало актуальных проблем сегодняшнего дня, высмеивает многие негативные явления современной действительности.
В новый сборник вологодского прозаика Сергея Багрова вошли рассказы и повести о жителях северного Нечерноземья. Герои книги — колхозники, сплавщики, лесорубы, доярки — люди простые, скромные, добрые.
Хабу Кациев — один из зачинателей балкарской советской прозы. Роман «Тамада» рассказывает о судьбе Жамилят Таулановой, талантливой горянки, смело возглавившей отстающий колхоз в трудные пятидесятые годы. Вся жизнь Жамилят была утверждением достоинства, общественной значимости женщины. И не случайно ее, за самоотверженную, отеческую заботу о людях, седобородые аксакалы, а за ними и все жители Большой Поляны, стали называть тамадой — вопреки вековым традициям, считавшим это звание привилегией мужчины.
Книга — о событиях Великой Отечественной войны. Главный герой — ветеран войны Николай Градов — человек сложной, нелегкой судьбы, кристально честный коммунист, принципиальный, требовательный не только к себе и к своим поступкам, но и к окружающим его людям. От его имени идет повествование о побратимах-фронтовиках, об их делах, порой незаметных, но воистину героических.
Зима. Степь. Далеко от города, в снегах, затерялось местечко Соленая Балка. В степи возвышается буровая вышка нефтеразведчиков, барак, в котором они живут. Бригадой буровиков руководит молодой мастер Алексей Кедрин — человек творческой «закваски», смело идущий по неизведанным путям нового, всегда сопряженного с риском. Трудное и сложное задание получили буровики, но ничего не останавливает их: ни удаленность от родного дома, ни трескучие морозы, ни многодневные метели. Они добиваются своего — весной из скважины, пробуренной ими, ударит фонтан «черного золота»… Под стать Алексею Кедрину — Галина, жена главного инженера конторы бурения Никиты Гурьева.
Илья Зиновьевич Гордон — известный еврейский писатель, автор ряда романов, повестей и рассказов, изданных на идиш, русском и других языках. Читатели знают Илью Гордона по книгам «Бурьян», «Ингул-бояр», «Повести и рассказы», «Три брата», «Вначале их было двое», «Вчера и сегодня», «Просторы», «Избранное» и другим. В документально-художественном романе «Под жарким солнцем» повествуется о человеке неиссякаемой творческой энергии, смелых поисков и новаторских идей, который вместе со своими сподвижниками в сложных природных условиях создал в безводной крымской степи крупнейший агропромышленный комплекс.
Русский солдат нигде не пропадет! Занесла ратная судьба во Францию — и воевать будет с честью, и в мирной жизни в грязь лицом не ударит!