Родник жемчужин - [114]

Был низвергнут, но дождешься снова сана, – не тужи!

На престол холма восходит с опахалом роз весна, –

Что ж твоя, о пташка ночи, ноет рана? Не тужи!

Друг! Не чудо ли таится за завесой, – каждый миг

Могут радости нахлынуть из тумана, – не тужи!

День иль два путем нежданным шел времен круговорот.

Все не вечно, все добыча урагана, – не тужи!

Коль стопы свои направишь ты к Каабе по пескам

И тебя шипы изранят мугиляна, – не тужи!

Если твой судостроитель – мудрый Ной, не бойся бури.

Хоть струя ветров загробных злобно рьяна, – не тужи!

Если путь опасный долог, будто нет ему конца,

Все ж он кончится на радость каравана, – не тужи!

Все нам свыше назначает снисходительный господь:

Час разлуки, ночь лобзаний, день обмана, – не тужи!

Коль, Хафиз, проводишь время в доме бедном, в тишине,

Постигая всю премудрость аль-корана, – не тужи!

Перевод К.Липскерова

Абдуррахман Джами

Об авторе

Абдуррахман Джами (1414–1492) – последний крупный персидско-таджикский поэт так называемого классического периода, после которого началось раздельное развитие персидской и таджикской литератур. Джами – автор «Семерицы», состоящей из семи поэм-маснави, дивана лирических газелей и большого числа прозаических произведений, как художественных, так и философских.

Газели Перевод В. Державина

Взгляд мой, видящий мир земной, – от тебя.

Мир цветущий, как сад весной, – от тебя.

Пусть не светит мне серп молодой луны.

Дом мой полон яркой луной – от тебя.

Так ты мечешь аркан, что хотели бы все

Перзнять бросок роковой – от тебя.

Кто увидел тебя, не укроется тот

Ни щитом, ни стеной крепостной – от тебя.

Роза хвасталась: вот, мол, одежда ее.

Но ведь амбровый дух иной – от тебя.

И должна разорваться одежда твоя,

Чтоб упасть, отделиться кабой – от тебя.

Говоришь ты: «Что хочет Джами от меня?»

Я хочу лишь тебя самой – от тебя.

Что видел в мире этот шейх, укрывшись в своем дому,

Отрекшийся от нужд людских, себе лишь нужный самому?

Он сам живую с миром связь, как пуповину, перегрыз,

И словно шелковичный червь, ушел в свой кокон – чужд всему.

Зачем, живой среди живых, бежит он от людских тревог?

От всех избавясь, от себя куда уйти? В какую тьму?

Он в зрелости, исполиеп сил, достойных дел не совершил.

Ты, как неверному, ему не доверяйся потому…

Ведь он верблюжьих бубенцов не слышал средь степных песков.

Ты, внемля проповедь его, не верь и слову одному.

Влюбленный в ложный внешний блеск, он груду раковин

  купил.

Бесценный жемчуг свой за них отдав неведомо кому.

Джами, не спрашивай его о чаше истинной любви, –

Из чаши той не довелось и полглотка отпить ему.

* * *

Мне чуждой стала Мадраса, и ханака мне не нужна,

Обителью молитв моих отныне стала майхана.

В круженье зикра голоса дервишей не влекут меня,

Спешу под сень, где пай звучит, где песня пьяная слышна.

Что спрашиваешь ты меня о шейхах и об их делах?

Тут глотка зычная, мой друг, и стоязычная нужна.

Где кравчий, рушащий обет и попирающий запрет?

Мы благочестье продадим за пиалу иль две вина.

Ты о любви мне расскажи! Я лучше сказок не слыхал

Под куполом страны чудес, что сказок исстари полна!

Сожги крыла, как мотылек, пади у пог своей свечи,

Чтобы сердца воспламенять, она всевышним зажжена.

Но ты, Джами, чуждайся тех, кто внешним блеском увлечен!

Не в каждой раковине, друг, жемчужина заключена.

* * *

Я пьян – целую ручку чаши или кувшина основанье,

Средь пьяниц – малых и великих – с утра свершая возлиянье.

Мне вместо четок во сто зерен дай леденец – к вину заедку,

И не тащи меня поститься из дома, где весь век – гулянье.

Изумлено любовью нашей, сегодня время позабыло

О мотыльке, свече, о розе и соловье повествованья.

Что мне возобновлять с тобою мое старинное знакомство?

Я для тебя лишен достоинств, чужак исполнен обаянья!

Юродивого дразнят дети, им на потеху он бранится,

Но камни, что в меня бросаешь, не удостою я вниманья.

Тот день, когда тебя служанка причесывала перед свадьбой,

Принес для тысяч душ влюбленных невыносимые терзанья.

Джами, лишь тот любить достоин, кто сердцем мужествен,

  как воин.

Так будь же тверд, готов и жизнью пожертвовать без колебанья.

* * *

Вот из глаз твоих две слезинки заблестели на роьах щек,

Будто брызги дождя упали на тюльпановый лепесток.

Если ты слезу уронила, что же мне сказать о себе,

Если слезы текут безмолвно по щекам моим, как поток.

У тебя действительно слезы, а не только отблеск моих,

Что в глазах твоих я когда-то, словно в зеркале, видеть мог.

Всюду, где на тропинку сада упала твоя слеза, –

То живая роза раскрылась, то нарцисса влажный цветок.

Словно редкие перлы-слезы для ушных подвесок твоих

На изогнутые ресницы нанизал ювелир-зрачок.

Изумленный редкостным перлом светлой тайны твоей любви,

Нанизал Джами ожерельем жемчуг слова на нитку строк.

* * *

Безумец, сраженный любовью к тебе, таится в руине любой.

Пред яркой свечой лица твоего луна – мотылек ночной.

Все горе Якуба малой равно частице моих скорбей,

Юсуфа цветущая красота ничто пред твоей красотой.

Живое сердце, живая душа не для себя нам даны.

Все, что дано нам, мы тратим в пути к далекой встрече с тобой.

Пусть я коснулся дерзкой рукой родинки черной твоей.

За зернышко бедного муравья грешно растоптать ногой.

И пусть у нас разрушится дом, спасибо свету любви,