Рассудив всё это, Кира Петровна сильней потянула кинжал к себе и твёрдо сказала:
— Ваньков, сию минуту отдай!
Владик всё ещё упрямился. Уж очень не хотелось ему сейчас расставаться с кинжалом. Но тут Толя Яхонтов обернулся и коротко сказал:
— Владька, отдай!
Толя, как председатель совета отряда, строго следил за порядком в классе.
Митя Журавлёв тоже вмешался:
— Ваньков, не срывай урока!
Ребята зашумели. Владик понял, что класс против него, и разжал пальцы.
— Давно бы так!
Кира Петровна прошла к столу, открыла свою лакированную сумочку, сердито ткнула туда кинжальчик, щёлкнула замком, потом взяла ручку и вывела в классном журнале против фамилии «Ваньков» небольшую лиловую тройку.
Неугомонный Петя привстал, подсмотрел отметку, пригнулся к Владику и пропел ему на ухо:
— Тройка не двойка, осёл не козёл!
Разобиженный Владик огрызнулся:
— Сам осёл! Иди ты, я с тобой не разговариваю!
Петя очень удивился: Владик никогда ему ещё так не отвечал.
— Подумаешь, какой… — отозвался он. — Я с тобой тогда тоже не разговариваю.
Они отвернулись один от другого. Урок продолжался своим чередом. Но, к удовольствию Киры Петровны, третья парта справа больше не мешала ей вести урок. Ваньков и Ерошин больше не перешёптывались, не шипели по-кошачьи друг на друга. Они сидели, глядя в разные стороны.
Они поссорились по-настоящему и после школы пошли не вместе, как обычно, а врозь.
Петя пошёл к себе, а Владик направился к Детскому парку. Моросил скучный-прескучный осенний дождик. В тусклом зеркале мостовой, точно в реке, отражались огни светофоров, дома, люди…
Владик поднял воротник, подошёл к ограде парка и прижался лицом к мокрым чугунным пикам.
За оградой, на скамейке неподалёку от памятника Павлику Морозову, сидела девочка в сером пальтишке с беличьей опушкой. Мохнатые шарики на её шапочке набухли от дождя. Ока сидела нахохлившись и поглядывала по сторонам.
Владик хотел было подойти к ней, сказать, что кинжала у него нет, что учительница отняла, но ему было неловко.
Он нахлобучил кепку на глаза и крикнул:
— Тата Винокур, не жди его, он не придёт!
И сразу же бросился бежать прочь от парка. Дождь усиливался, погода была скверная, и на душе было невесело.
Шестая глава. У директора
Кире Петровне не хотелось выходить под дождь, который всё так же монотонно шелестел за окном, и она осталась в учительской. Она сидела, вытянув ноги, на просторном, уютном «учительском» диване и отдыхала после рабочего дня.
За дверью стоял шум. Ребята, расходясь, пели, перекликались, звали друг друга. Каждого тянуло после занятий размять косточки, дать волю рукам, ногам, голосу…
Это был обычный школьный шум. Старые педагоги привыкают к нему. Если новый человек, придя во время перемены в школу, говорит: «Ого! Да, тут у вас не заснёшь!», они пожимают плечами:
— А мы и не слышим ничего! Вот что значит — ухо притерпелось.
Но Кира Петровна ещё не успела привыкнуть к звонким мальчишечьим голосам. «Ну и горластые!» — удивлялась она.
Под весёлый гомон школьников она обдумывала прошедший день. Как будто всё прошло благополучно. Во всех классах мальчики внимательно слушали её, хорошо отвечали, неплохо себя вели. Школа жила своей обычной трудовой жизнью.
И всё-таки что-то тревожило Киру Петровну. Где-то сегодня не ладилось. Так бывает: чувствуешь непорядок, но не сразу сообразишь, в чём он и где.
И только когда она взяла свою сумочку и наткнулась на старый, ржавый кинжал, она спохватилась: пятый «Б» — вот в чём дело, вот где не ладилось. Ребята на уроке переговаривались, притащили в класс оружие… Нет, надо сказать Анне Арсентьевне, пора напомнить учебной части, что класс остался без руководства.
Как раз в эту минуту Анна Арсентьевна сама подошла к ней, шумя чёрным шёлковым платьем с кружевным воротничком:
— Кира Петровна, вы не ушли? Вот хорошо! Егор Николаевич хотел с вами поговорить.
— Со мной?.. — растерялась Кира Петровна. — Зачем?
— Да уж он вам скажет — зачем. Идите, он сейчас у себя. Да вы не пугайтесь, ничего страшного, — улыбнулась Анна Арсентьевна.
Вот есть такие счастливые люди! Ничего, кажется, особенного они не скажут, а просто взглянут на тебя, улыбнутся — и на душе у тебя сразу становится легче. И потом долго ещё вспоминаешь их взгляд и улыбку. К таким именно людям относилась и Анна Арсентьевна.
Кира Петровна смущённо улыбнулась ей в ответ и стала опять перебирать в памяти минувший день. Как будто ничего особенного не было. Разве только то, что она отняла кинжал у мальчика.
Кира Петровна достала из сумочки зеркальце, посмотрелась в него, поправила волосы, вышла в коридор и подошла к дверям с табличкой: «Директор».
— Можно?
— Да, да, прошу! — раздался глуховатый голос Егора Николаевича.
Кира Петровна открыла дверь и очутилась в просторной комнате. На столе горела лампа, на стене висели картины. Егор Николаевич сидел за столом, положив на толстое стекло большие руки. В стекле отражалось его широкое загорелое лицо с тёмной, коротко остриженной, как у мальчиков, головой.
— Присаживайтесь, — показал он рукой, и Кира Петровна осторожно села на краешек стула. — Как дела?
Директор знал, что Кира Петровна первый год, верней — первые месяцы в школе, и хотел её подбодрить.
