Родная земля - [11]

— Ты на себе испытал их власть, Оразсахат, — тихо сказал он, не открывая глаз. — Ты лучше других знаешь, на что способны большевики.

Дымчатая борода Оразсахата-ага дрогнула. Он вздохнул, судорожно сцепил пальцы на коленях.

Уж он-то знал. Батыр чуть не упек его в Сибирь, будь она неладна. А ведь не был Оразсахат именитым баем. Правда, хозяйство имел крепкое — стадо баранов голов на восемьдесят, два породистых быка, три верблюдицы с верблюжатами. Но до таких, как Атанияз, далеко ему.

Когда начали организовывать колхоз, к нему пришел Атанияз.

— Колхоз для голодранцев, — зло сказал он. — Не вздумай встать на этот неверный путь. Лучше давай объединим отары, пусть твои и мои сыновья пасут их в песках. Не пропадем, если наше будет с нами. А отдашь — станешь нищим. Вон Баба в рваных чарыках ходит, Самат — и того беднее.

Оразсахат и сам так думал. Сколько ни есть голов в хозяйстве. — а свое. Лучше уж держаться Атанияза, с ним не пропадешь.

Недавно Оразсахату еще раз предложили вступить в колхоз, терпеливо разъясняли, каким будет обобществленное хозяйство, что это сулит каждому колхознику. Оразсахат слушал, кивал головой, — соглашался. Но ответа твердого не дал, решил повременить, подумать.

На другой день его вызвал Батыр.

— Ну, — зло спросил он, — прямо скажи — за колхоз ты или против? Будешь вступать?

Оразсахат сделал вид, что не замечает его гнева, простодушно ответил:

— Э, я человек темный. Вот посмотрю, что это за колхоз будет, может, и вступлю.

Батыр вскипел, ударил ладонью по столу.

— Приглядываться вздумал? Врешь. Кулак — вот ты кто. Мы таких — вон из поселка. В Сибирь! Чтоб не повадно было.

Старик обиделся. Встал, запахнул халат, сказал холодно:

— Ваша власть. Можешь меня даже в землю живым закопать. Но только делать я буду так, как сам считаю нужным. Не люблю, когда кричат на меня. Ты, Батыр, забыл наши обычаи, не почитаешь старших. А это плохо.

И ушел, хлопнув дверью.

На его счастье в поселок приехал Юрий. Видно, они крепко поговорили с Батыром, и тот поутих. Надолго ли? — думал теперь Оразсахат.

— Такое время, что не знаешь, что ждет тебя завтра, — сказал он, пряча глаза, чувствуя, что не этих слов ждет от него Атанияз.

Хозяин нахмурился, перестал раскачиваться.

— Время такое, что надо крепче прежнего держаться друг за дружку, — процедил он сквозь зубы, — а не прятаться в кусты.

— Ты умный человек, Атанияз-бай, — примирительно сказал Абдул-ишан. — Мы всегда слушались твоих советов. Скажи, что делать.

— Я хотел сначала узнать, что вы думаете, — все еще сердясь, отозвался Атанияз.

Ишан погладил свою книгу, сказал:

— В святом писании сказано, что если поможешь заблудшему пройти сорок шагов, то это для бога приятнее, чем сорок молитв. Мы должны помочь заблудшим найти праведный путь во имя аллаха.

И каждый провел ладонями по лицу сверху вниз.

— Путь один, — сказал Атанияз. — Надо вдолбить этим парням, что приезжать в поселок нельзя.

На него смотрели с изумлением.

— Как же они могут не приезжать? — спросил Оразсахат. — Ведь власть вызывает…

Атанияз остановил на нем тяжелый взгляд.

— Вызывают байских чабанов. Пусть скажут, что пасут свой собственный скот и никаких баев не знают.

— Э-хай! — раздались голоса. — Это мудрое решение! Верно — знать не знают!

Атанияз смотрел вокруг победным взглядом. Кажется, дело налаживается. А там, глядишь, бог даст — и выпутаемся из этой истории.

— Надо только сказать им, что в обиде не будут, — напомнил он. — Чтоб не думали, что это так, услуга. Никого не обидим. А закончится перепись — такой той закатим — долго помниться будет.

Ишан поднял глаза к потолку, сказал певуче:

— Хвала аллаху, внял нашим молитвам, надоумил, как перехитрить капыров[7]. Бисимилла аллахы — акбар!

И снова поднялись и скользнули вниз по лицам ладони.

Наступила тишина. Ее нарушил голос, произнесший совсем неожиданное:

— На словах всегда все просто.

Все обернулись — сказавший это сидел у самой стены.

— Продолжай Чакан, — недовольно бросил Атанияз.

Чакан, по прозвищу Косе [8], спокойно встретил его взгляд.

— Я говорю, что здесь нам хорошо решать за чабанов — сделать так, поступить эдак, — а как они сами решат? Сейчас не то время, когда можно было каждого заставить говорить и делать то, что нам нужно. Нынешняя молодежь себе на уме. Мне вспомнилась присказка. Ворона поучает своего вороненка: — «Если человек нагнулся — срывайся с места и лети подальше, потому что он поднимет камень или палку и швырнет в тебя». Вороненок подумал и говорит: — «А что делать, если он еще раньше припас камень?» Эти желторотые научились рассуждать.

Ишан, помешивая шомполом горячие угли, сказал, усмехаясь:

— Ты и в самом деле Косе.

Но шутку не приняли. Слишком серьезным был разговор.

Атанияз с трудом сдерживал гнев.

— Дело ваше, — сказал он, не поднимая глаз. — Я не о своей выгоде пекусь. Атаниязу хватит и пяти баранов. А вы… Столько труда вложили в свое хозяйство — и все пойдет прахом. Обидно… — И вспомнив то, с чего начал, поспешно добавил: — Правоверные свернут с пути господнего — и на нас ляжет тяжкий грех. Я свое слово сказал. А вы решайте сами, люди.

Чакан хотел что-то возразить, но Абдул-ишан опередил его: