Родька - [22]

Когда мы вышли, все уже сидели за столом, и Костя уплетал колбасу за обе щеки.

— Приятного аппетита, — бородатый сел возле Саши. — Удача у меня сегодня. Везение, будем говорить. Я ведь, барышня, прямым ходом из Полтавы, хотите — верьте, хотите — нет, на самый на ваш на Восток на Дальний по хорошему делу — жениться приехал.

— Значит, вас можно поздравить? — сказал папа.

— Отпевать поздно, а поздравлять рано. Одна беда слетает, другая за ногу хватает. Я сегодня, милый друг, только адресок разнюхал.

— Уже победа, — сказала Саша. — Кто адрес знает, тот меньше страдает.

— Что, что? — от неожиданности Костя поперхнулся.

Мы с папой рассмеялись.

— У вас уже подражатели есть, — сказал папа.

— Да, да, — бородатый думал о чем-то своем, — все это хорошо. Только не пойдет она за меня, бабоньки. Морда не та, да и организмом не вышел. А на разговор ее не возьмешь. Она с понятиями!

— Вы давно знакомы? — спросил папа.

— Давнее давнего, — сказал бородатый, — лет тому честь не перечесть. Двадцать годков ей тогда было. Как вспомню сейчас — ой, ой!..

— Да, — сказал Костя, — старая любовь как старое вино. А можно вам один вопрос задать?

— Вопрос не допрос. Валяй задавай.

— Интересуемся вашей профессией, — сказал Костя. — Я вот почему-то решил, что вы спекулянт.

— Костя шутит, — сказал папа.

— Нет, он не шутит, — сказал бородатый, — Да вы не бойтесь, я не обижусь. А вы как порешите, какая моя профессия?

— Мы вот с Сашей решили почему-то, что вы председатель колхоза.

— Ну что ж, спасибо за честь, — сказал бородатый, — а только в начальстве никогда я не ходил. А ты, вьюнош, стригун-лошадка, что скажешь про меня?

— Не знаю, — сказал я.

— Одно дело — знать, другое дело — гадать. Попытка не пытка. Гадай. Интересно же.

— Только вы не обижайтесь.

— Лопни я поперек, не обижусь.

— По-моему, вы ветеринар, — сказал я.

— Приз ему, приз! — закричал бородатый. — Лопни я поперек, был ветеринаром. Мальчишкой еще под самим командармом Семеном Михайловичем лошадь уморил. Этот факт фактический. У меня даже бумага есть.

— Вот я медик, — сказал Костя, — и мне странно вас слушать. Вы что же, хвастаетесь тем, что лошадь уморили?

— Никто не хвастается, — попыталась Саша вступиться за бородатого.

— Нет, позвольте, барышня, — сказал бородатый, — я хвастаюсь. Только не тем, что уморил, а тем, что никто меня за это не укорил. Потому что боец-то я был бедовый, а ветеринар ерундовый. Тогда ведь война. Учиться некогда. Взяли тебя за грудки да и тык пальцем: ты, мол, ветеринар. Умеешь не умеешь — иди лечи.

— А теперь, значит, вы умеете лечить? — не унимался Костя.

— И теперь не умею, — сказал бородатый. — Хотя лошадок люблю. С того и на скачки хожу. Пивник я. Пиво варю. Пивовар знатнеющий, Меня не только что весь Союз, заграница знает. Я, бабоньки, и чешское пиво перенял, и немецкое превзошел, и сам эль понимаю до тонкости. Ты вот кем будешь, к примеру?

— Я инженер, — сказал папа.

— Тоже головы требует. Но не так. Машину ставить — что суд править. Дали тебе бумагу, по ней и гони. У вас, как говорится, чертеж, а у меня только черт да еж. Тут валится, там колется. Чуть где недогляд — все шишки на тебя летят. Варил пиво, а сварил диво: удивляться можно, а пить нельзя.

— Да, — сказал папа, — но ведь у вас тоже есть бумаги. Рецепты всякие.

— Ох, мил человек! Кабы рецептам силу давали, на что б тогда и человек умеющий? Вот возьми ты меня. Тумак тумаком, грамотешки — три класса. А захоти я в Москве пиво варить, сейчас возьмут. Подъемные? На! Окладец? Держи! И тебе то, и тебе се, да еще и квартира на Красной площади. А все почему? Потому, что человек я редкий. Вот они все рецепты, — он раскрыл ладонь и потыкал в линию интуиции.

— Значит, я тоже могу пиво варить? — сказала Саша.

— Факт фактический, — сказал бородатый. — Тебя б подучить, да поднатаскать, так тебе бы, голуба, цены не было.

— Чепуха все это. — Костя посмотрел на свою ладонь. — Вот я, например, ручаюсь, что у меня есть интуиция.

— Есть-то есть, да не может расцвесть. Уж коли на руке не показано, ножом не нацарапаешь.

— Странно, — сказал папа, — я думал, вы шутите. А вы, кажется, в самом деле вериге в хиромантию.

— Это ужасно, — сказал Костя. — Вы хотя бы приблизительно знаете, какой сейчас век?

— Вон оно что! — Бородатый налил себе пива. — А я тебе так скажу: век-то у нас новый, атомный, а пим-то у нас старый, катаный. Разве человек ныне не тот же хлеб ест? Не те сны видит? Не те же мысли мечтает? Ты погляди, куда он душу направил. Одна, брат, у него песня, что вчера, что сегодня: счастья бы мне, счастья бы!

— Это верно, — сказала Саша.

— Верно, — сказал Костя. — Но ведь вопрос в том, как понимать счастье.

— Как ты понимаешь, не знаю, а как я понимаю — скажу. Это я давно подметил, из жизни выведено. Если, к примеру, человеку какому утром страсть как на работу хочется, а после работы его, брат, домой тянет, вот тут ты ему и позавидуй. Может, для счастья еще чего нужно, не знаю, а только мне и это вот так бы хватило. Ну ладно, — сказал бородатый, вставая. — Спасибо этому дому, пойдем к другому. Славно я у вас посидел, душу отогрел. Вот ежели бы меня теперь еще в гостиницу потянуло, вот тут бы я уже и был счастливый.