Родиной призванные - [17]

Макарьев прислушался к осторожному стуку в дверь. Вошли Жариков и Кабанов, немного позднее — Храмченков, Шишкарев. И когда уже все расселись за столом и Сергутин начал игру в шахматы, хозяин открыл дверь Власову, Стеженкову.

Сергутин прервал шахматную партию. Вдруг кто-то еще постучался. Хозяин открыл не сразу.

— Трегубов из Рекович просится…

— Кто знает его? Верный ли это человек? — насторожился Сергутин.

— Надо пригласить, — вмешался Жариков. — Он известен партизанам. И со мной был на курсах минеров.

— Хорошо, — согласился Сергутин. — Пригласите, Только запомни, Иван, ты за него в ответе.

Все согласились, что председательствующим будет Сергутин.

— Друзья! — начал Сергутин. — Положение наше трудное. Руководители района, коммунисты и комсомольцы, советские активисты ушли в партизанские отряды. Они там, за Десной. Но и среди нас есть коммунисты. Они пришли из партизанского отряда и от имени райкома партии просят нас организовать подпольную патриотическую группу. Вот так.

Наступило короткое молчание. Сергутин не спеша вынул батистовый платок, высморкался, затем продолжил:

— Быть может, и не у всех пока хватает физических сил да и душевных сопротивляться… Мы будем крепить эти силы. Учиться конспирации, умению говорить своим людям правду. Знаю, что каждый из вас пытается что-то делать, но иногда теряет надежду, опускает руки. Вот вы, товарищ Власов, скажите, где сводки Совинформбюро? Они сейчас очень нужны.

— Сводки? — отозвался Власов. — Принял, записал. Печатать некому.

— Ясно! Значит, машинистку надо найти, — сказал Сергутин. — Наши подпольные листовки станут важной формой диверсии. Эту работу оценят и партизаны, и в Москве. Фашисты создали два фронта. На одном — истребительная война. Но не только для этого вторглись оккупанты. На другом фронте — война идей. Фашисты уже начали осуждать, грубо, резко давить нашу культуру. Их цель — растлить души советских людей, посеять панику, неверие, озлобленность. Всеми мерами хотят создать такую обстановку, чтобы выращивать предателей, палачей. Вот их идеологическая цель! А сколько клеветы, лжи — самой наглой, самой циничной. Терпеливо, настойчиво, ежедневно мы будем рассеивать фашистский обман. Утешать, ободрять тех, кто сомневается, потерял надежду. Обнаружить тех, кто отрекся от Родины, предал ее, следить за ними. И когда придет время — точно сообщить народным мстителям гнезда предателей. Разведка! Да, да, товарищи. Мы должны стать глазами и ушами партизан. Действовать осмысленно и целесообразно. Вести войну без выстрелов.

— Как без выстрелов? — воскликнул Жариков. — Я пришел эшелоны ковырять. А ты листовки, глаза, уши!.. Э-э, не, так не пойдет.

— Ну, пожалуйста, кто свяжет твои руки, Ваня, — остановил его Макарьев. — А если сразу попадешься?… Ой горячи фашистские пытки.

— Ничего… Выдюжим! Мы русские! Душа крепко подтянута, — сухо ответил Жариков.

— Слава богу, коли так! Но случается, что подтяжки лопаются, и тогда умей сжать зубы, когда тебя бьют. Ни слова. Молчи! — прибавил Сергутин и встал. — На днях Федор говорил о фабрике. Там несколько тысяч пар лыж приготовлено. Разве не наше дело — в огонь лыжи и фабрику? Придется подумать и о том, чтоб засесть в органы немецкой управы. Вот глядите, — Сергутин вынул из бокового кармана яркий немецкий билет с орлом и свастикой. — Круглосуточный пропуск!.. Главному мукомолу. Вот так… Капитально! — В комнате одобрительно зашумели. — Теперь я на службе у гитлеровцев. Наши друзья в лесу это горячо одобрили. Наверно, уже знаете, что в те школы, что открыты, учителями прислали ярых нацистов? К примеру, сядет Кабанов в управу, кого он пошлет в школу, а?

— Да! — не вытерпел Перхунов. — Ну и Сократ!

— Я знаю, — продолжал Сергутин, — что и Власов, и Жариков, и Трегубов, и другие хотят немедленно рубить фашистов под корень. Хорошо! Достанем мы оружие. Наши люди тайно осенними ночами, в непогодь, лазая по речкам, болотам, собрали автоматы и винтовки, пулеметы и гранаты. Даже пушки!

— Пушки?.. Ай-ай, — воскликнул кто-то.

— Да, пушки… Оружие павших за Родину должно и будет стрелять по фашистам. — И подошел к Трегубову:

— Но это оружие возьмут партизаны. Не мы! Понятно?

— Ну хотя бы пистолеты, гранаты нам, — произнес Власов. — Так, на случай…

— На случай! А если провал? Да гитлеровцы за пистолет сразу к стенке.

— Как пить дать! У одного еврея нашли шомпольный пистолет времен царя-гороха. И капут, — заметил Трегубов.

— Пистолеты и гранаты — на случай! — поддержал Сергутина Жариков.

За окном что-то зашумело, потом тихо постучали в дверь.

— Шуба! — крикнул Жариков.

(Слово «шуба» стало сигналом, означавшим, что идет враг или кто-либо из ненадежных людей).

Все бросились накрывать стол. Кто разливал самогон, кто раскладывал по количеству едоков картошку. Завели патефон, и хозяин вышел на стук.

— Бог избавил! — бормотал Перхунов, входя в комнату.

Все обрадовались, даже заулыбались. В комнату ступил рябчинский мельник Лучин, верный человек, трудолюбивый колхозник.

— Вы тут небось зачахли, вон какие заморыши… Хлеб привез. Шесть мешков, — сказал он, протягивая каждому руку.

— На переезде проверяли? — спросил Сергутин.