Родина - [40]

Всю дорогу до пристани Лобанов молчал. Когда его о чем-нибудь спрашивали, он отвечал невпопад. Наконец вышли на пальмовую аллею на берегу. Далеко в море лежала серебряная полоса воды, – там сквозь пелену облаков пробивалось солнце.

– Вы оба так волнуетесь, что на вас жалко смотреть, – насмешливо сказала Нина. – Хотите, я пойду к нему вместо вас.

– Нет, зачем же, – неуверенно возразил Лобанов.

– Ну уж, ладно! Подождите здесь, на этой скамейке. Эх вы, мужчины!

Она усмехнулась и быстро пошла к низкому белому зданию морского агентства.

Нина долго не возвращалась. Лобанов, сидя на скамейке, поглядывал на двери агентства. Наконец она вышла. Он заметил издалека ее светлое, легкое пальто. Слабый луч солнца упал на землю, и под этим лучом вдруг вспыхнули Нинины волосы.

Нина поправила волосы и чему-то улыбнулась.

– Ну что? – спросил Лобанов, когда она подошла.

– Да ничего. Дайте мне папиросу. Она закурила и неохотно сказала:

– Сначала он растерялся. Но потом обошлось. Уверяет, что все это пустяки. Очень вежливый человек. Черновика у него нет, но он говорит, что это не имеет значения.

– Какой он? – спросила Аннушка.

– Седой. Я плохо рассмотрела. Там темно.

– Необыкновенный? – усмехнулся Журавский.

– Не знаю, – медленно ответила Нина. – Не знаю, – повторила она. – Просто человек в старом морском кителе. Я пригласила его на послезавтра. Он придет.

Утром Лобанов проснулся и прислушался. Море молчало. Лобанов вскочил, вышел в пижаме на веранду и засмеялся: мглистый синеватый штиль лежал, колыхаясь над морем. Прозрачная вода чуть подымалась и опадала, покачивая коричневатые листья магнолий, но ни одна волна не плеснула о берег.

В ясной и бесконечной синеве низко сверкало солнце, все в пятнах и дымных тенях, уходили к северу мощным изгибом знакомые горы.

Желтая бабочка села на перила веранды, распластала крылья и замерла: уснула от теплоты.

Лобанов прищурился.

– Боже, какая голубизна! – сказал он громко. – Можно ослепнуть!

Он вдохнул всей грудью воздух и покачал головой, – в воздухе была целебная, чуть прогретая солнцем свежесть. Недавний шторм выдул весь сладкий угар, застоявшийся в мандаринниках, и затопил побережье потоками озона.

– Вот тебе и тридцать первое декабря! – сказал Лобанов. – Какая прелесть.

Весь короткий солнечный день ушел на веселую возню перед встречей Нового года. Лобанов ходил с Аннушкой на базар и, чертыхаясь, тащил оттуда в дом к Журавским бутылки с вином, орехи и сыр «сулугуни». К вечеру Лобанов лег отдохнуть, уснул, а когда проснулся – высоко над побледневшим морем висел нежный серп месяца.

Лобанов взглянул на месяц, ахнул и пошел умываться.

Пришел он к Журавским поздно и застал уже там Нину и Королева.

– Вот, – сказал Лобанов, смущенно здороваясь с Королевым, – какая нелепая вышла история. У вас хорошая память?

– Да, неплохая, – ответил Королев; голос у него был глуховатый. – А что?

– Вы не сможете по памяти восстановить все, что писали?

– Не знаю. Очень трудно, конечно.

– Мне безумно хочется знать, что было у вас в рассказе. Я успел прочесть только одну страницу. Но это очень здорово!

Королев улыбнулся:

– Если хотите, я могу рассказать. Но это тоже трудно.

– Расскажите, – попросила Нина. – Непременно!

На ней было вечернее платье, длинное, до полу, из мягкого черного бархата. В этом платье она казалась выше и бледнее.

– Потом, – ответил Королев.

– Когда потом?

– Если придется к слову. До Нового года осталось несколько минут.

Сели за стол. Он напоминал низкорослый сад. На нем было расставлено так много цветов и набросано столько веток, что блюда с закусками и бутылки терялись в их таинственной чаще.

За минуту до полуночи Нина погасила свет. Тотчас яркое сияние месяца возникло на потемневшем небе, и стало слышно, как в ущелье мягко шумит, переливаясь по мшистым камням, горный поток.

– Зачем это ты? – испуганно спросила Аннушка.

– Так, мне кажется, лучше.

Лобанов вглядывался в полумраке в Королева, Журавский откупорил бутылку шампанского и разлил вино по стаканам: бокалов не было. Шампанское слабо светилось. Королев взглянул на часы на руке:

– Ровно двенадцать. Есть примета: с кем встречаешь Новый год, с тем долго не расстанешься.

– Выпьем за это, – предложил Журавский.

– Потом, – сказал Лобанов. – Сначала выпьем за нашу великолепную страну. Ей мы обязаны всем.

Пили за Новый год, за счастье. Начался шум. Лобанов предложил выпить за Черное море. Вышли со стаканами на балкон. Он висел в воздухе над дымной и глухой синевой, и над этой синевой стоял печальный месяц. Лобанов не сразу понял, что эта синева – ночное море.

– Где мы? – спросила Нина. – Я ничего не понимаю. Откуда так тянет теплом?

– От моря, – ответил Королев.

– В такую ночь всегда ждешь необыкновенного, – неожиданно сказала Нина.

Лобанов засмеялся: – Остановка только за тем, чтобы это необыкновенное придумать.

– Выпьем еще, – серьезно сказал Королев, – и тогда я вам кое-что предложу.

– Слушайте, Королев, – Нина глухо засмеялась, – вы действительно странный человек.

– Ничего не странный! – закричал Журавский, схватил Королева за плечи и сильно встряхнул. – Он симпатяга! Я сразу это понял, как только он переступил порог. Он поэт. Я отвечаю за свои слова. Признайтесь, что вы пишете стихи.