Родина дремлющих ангелов - [33]

В обществах слаборазвитых, где нет места индивидуализму, соответственно нет места и стадиону. Там, где все подконтрольно коллективу и любая угроза легко подавляется совместными усилиями, в энергетических коллекторах нет нужды. Степень востребованности стадионов прямо пропорциональна степени цивилизованности. Индивидуалисты обязаны время от времени купаться в потоках коллективной энергии и мечтать о ее применении.

Однако, если общество индивидуалистов теряет интерес к стадионам и не способно собираться в толпы, это первый признак его жизненной неустойчивости. Люди, утратившие чувство общего тела, представляют собой социальную плоть, пораженную «гангреной». Когда умники теряют способность сбиваться в кучу и горланить свое, они превращаются в общество потерянных умников.

Стадные инстинкты и первобытная дикость человеческой толпы являются важнейшим условием общественного развития. Если сегодня украинцы не могут собираться даже в толпу и для создания едва заметного скопища нам необходимо привлекать социально активные элементы всей страны, это значит, что творческие возможности и сопротивляемость нации катастрофически низки.

В США стадион — излюбленное место граждан. Они в любую минуту могут собраться в толпу и решить коллективную проблему. Уровень посещаемости стадионов западными индивидуалистами — это показатель баланса безопасности и степени готовности коллектива к самозащите. Конечно, коллективный разум примитивен и таит в себе огромную разрушительную силу. Не зря обитателей стадионных трибун называют болельщиками. Но когда масса болеющих людей, словно в белой горячке, начинает творить хаос, мир получает новый выбор и новый шанс.

Кредо наших легенд

Человек, экономящий на чувствах, неизбежно становится банкротом. Если в течение дня вам не довелось улыбаться или плакать, значит вы заболели апатией. С некоторых пор эта болезнь стала распространенным явлением. Люди воспринимают ее как норму и сознательно развивают в себе.

В состоянии полного безразличия ко всему окружающему человек способен пребывать годами. На работе он может механически проверять счета, делать звонки, вести переговоры, совершать нужные телодвижения и мысленно задаваться вопросом: когда же все это закончится?

Вечером, придя домой, он будет перемещаться по квартире, о чем-то говорить с детьми или женой, пить чай, смотреть телевизор и задаваться все тем же вопросом.

Глаза апатичного человека обычно излучают агрессивную подозрительность или ничего. Не осознавая истинной природы своего состояния, он часто принимает задумчивую позу и начинает глубокомысленно нудить пространство, цитируя Экклезиаста: «Суета сует — все суета!» Иногда он рассказывает о том, что все познал, пережил, всем насытился, всего добился и уже не имеет желания поднимать крышку унитаза. Поэтому апатию нередко путают с проявлением зрелости, «когда двух баб уже много, а одного стакана мало». Здесь каждый сочиняет свою историю и правды никто не говорит.

В детстве мы не знали, что такое апатия. Мы умели смеяться и плакать одновременно и ко всему проявляли интерес. Все, что нас окружало, могло быть источником взрыва эмоций, и мы не понимали, что можно жить и чувствовать иначе.

Первые уроки апатии мы получали от родителей: «Не смейся громко! Это неприлично!», «Перестань плакать! Ты уже взрослый!» и так далее. Скрытие внешних проявлений своих чувств нам преподносили как умение владеть собой.

Чтобы соответствовать требованиям взрослых, мы прилежно упражнялись в хладнокровии. Избавляя себя от слез, мы потихоньку избавлялись от способности искренне и тонко переживать и, как следствие, мы автоматически теряли возможность улыбаться. Фальшивая улыбка и животный смех над анекдотами все чаще заменяли нам выражение подлинной радости. И хотя до настоящей апатии было еще далеко, первый опыт угнетения тонких переживаний приносил свои плоды. То, что раньше казалось естественным, уже выглядело смешно.

Хронический страх перед возможностью выглядеть смешным заставляет человека подчиняться особым нормам внешних проявлений, исключающих искренность. В погоне за внутренним комфортом мы начинаем выстраивать свою жизнь так, чтобы чувства, загнанные внутрь, не причиняли нам страданий. Как правило, мы перестаем совершать безумные поступки, идти на риск, ежеминутно избегая всего, что может потревожить каменеющую душу.

Боль и радость — взаимосвязаны. Чем активнее мы избегаем первого, тем меньше испытываем второе. В конечном итоге нас постигает эмоциональная смерть, то есть апатия.

Для творческих натур эта болезнь особенно опасна. Несовместимость личных устремлений с внутренним состоянием парализует их как активно действующую личность и неизбежно выливается в злобу и агрессию ко всему окружающему. Любая личная неудача оправдывается несовершенством ближних. В данном случае самокритика невозможна — как действие, угрожающее внутреннему комфорту.

В целях самозащиты апатичная натура использует стандартные установки: «Все люди — козлы», «Мои сотрудники — кретины», «Мои дети — спиногрызы», «Жена — проститутка», «В правительстве — только идиоты», «Один Бог — без греха, и тот меня не слышит».