Род князей Зацепиных, или Время страстей и казней - [211]

— О, государыня! Самое принятие мною православной веры будет ручательством, что я не могу входить с ними в сношения и помогать им. Я вручаю вам, моя всемилостивейшая покровительница, судьбу мою. Я сделаю всё, что вы прикажете, что вы решите…

Гедвига опять упала перед ней на колени. Елизавета обняла её головку.

В тот же день состоялось высочайшее повеление о назначении княжны курляндской Гедвиги Елизаветы Бироновой старшей фрейлиной государыни, с назначением места её жительства в Зимнем дворце. Фёклу, в знак благодарности, Гедвига оставила при себе.

— Признаюсь, я не встречал более симпатичной личности, как эта княжна Гедвига Биронова, как теперь её называют, — говорил Александр Иванович Черкасов своему отцу. — И, признаюсь, если бы я смел надеяться… Вот, отец, ты часто упрекал меня, что я не женюсь. Клянусь совестью, ни одной минуты не думал бы!.. Но такое счастье слишком велико для нашего брата, труженика и бедняка.

— Она точно милая и умная девица, — отвечал Иван Антонович, — но, к сожалению, как ты сам сказал, девица хворая и слишком разбитая своим несчастием. Посмотри на её улыбку, на её взгляд. Она и улыбается-то сквозь слёзы.

— Да! А сколько доброты, сколько нежности в этом взгляде и в этой улыбке. Что же касается её нездоровья, то минута счастия с этой хворой, поэтической девушкой вознаградит весь труд ухода за ней, всю обязанность внимания к ней… Пусть она только взглянет ласково, пусть только снисходительно выслушает — и, кажется, всю жизнь мою посвящу ей, с радостью умру за неё… Признаюсь, батюшка, я готов боготворить её!

— Ну вот уж ты и вздор говоришь! Удивительное дело нынешние молодые люди. Чуть что, и понесут ахинею: и умер бы, и боготворю! И это говоришь ты, доктор, который должен смотреть на все поразумнее… Ну понравилась она тебе, хлопочи и ты, чтобы понравиться. А там всё будет зависеть от милости императрицы.

— Перед чувством, батюшка, пасует разум. Я не смею подойти к ней, не смею говорить, так где уж тут понравиться? Мне хотелось предложить ей полечить себя, но у меня не хватило духа сказать, что я должен послушать у неё грудь и спину. Просто я немею перед ней, и как ни принуждаю себя быть свободнее, проще, — не могу!..

— Хочешь ты, чтобы я сказал ей, что ты выражаешь желание её вылечить, только просишь дозволения послушать биение её сердца?.. — сказал с улыбкой отец.

— О, батюшка, вы меня сделаете счастливым. Только я боюсь: услышу ли я что-нибудь, будучи вне себя от восторга, когда приложу свою голову к её груди. Влюблённый — всегда плохой доктор; но всё же, всё же… Одна надежда её вылечить дала бы мне такую отраду, что не умею даже и выразить. Помогите мне, батюшка, в чём можете…

— Моя помощь, друг мой, может быть только условна, то есть если ты будешь сохранять самообладание. Вот видишь, я не получил твоего воспитания, не изучал многого, что изучил ты. Я учился на медные деньги у дьячка. Но поверь моей опытности, женщина может полюбить мужчину только тогда, когда она видит в нём человека, владеющего собственным чувством; человек же, который от любви сходит с ума, правда, льстит её самолюбию и иногда, при счастливых обстоятельствах, заставляет уступить, но никогда не вызывает чувства…

На этом разговор отца с сыном прервался. Отца потребовали к государыне с зацепинскими бумагами. Иван Антонович, как исправный служака, поспешил вниз, в кабинет императрицы.

VI Зацепинск

Зацепинский воевода мирно храпел после своего сытного завтрака, заменявшего в тот день обед чуть не целому городу. Домик у него был уютный, красивый, прямо против конторы соляных сборов, на городской площади пресловутого богоспасаемого города Зацепинска, бывшего некогда стольным городом Зацепинского княжества и столицей именитого рода князей Зацепиных. В доме воеводы спальня была тесовая, а в спальне кровать широкая. На кровати подле воеводы лежала его дебелая, жирная, мягкая супруга, такая белая и такая мягкая, что казалось, сделана была из белого лебединого пуха. Она храпела так же, как говорят, «в обе завёртки», в тон и лад своему супругу. Перед кроватью с обеих сторон клевали от дремоты носом мальчик и девочка, поставленные тут для обмахивания высоких почивающих особ воеводы и воеводихи от комаров, мух, слепней и всякого рода других тварей, которые пожелали бы, без всякого уважения к высокому рангу спящих, забраться к ним на нос. Кроме этих несчастных мальчика и девочки, в доме воеводы спали все; лакеи, кучера, повар и прочая мужская прислуга спала на ларях в передней, на рундуках в коридоре, на полу под лестницами, на чердаках, в сарае, на сеновалах; а женская прислуга — в девичьей, на кухне, в кладовой и кто где сыскал себе укромное местечко. Впрочем, спал в это время, точь-в-точь как в доме воеводы, и весь город.

Да как было и не спать воеводе и воеводихе, как не спать славному городу Зацепинску, когда в тот день воевода, по случаю дня своего рождения, давал завтрак, — такой завтрак, чтобы после него никто не обедал; пир, что называется, на весь мир, на который приглашались все без изъятия, являвшиеся для его поздравления, по стародавнему обычаю — дать воеводе покормиться, с различного рода приношениями и подношениями.