Род Иллэниэл - [106]

На меня накатило отчаяние, и я сдался — и тут я услышал, как мой отец снова попытался заговорить. Я поднял его голову и прислушался, но даже поднеся к нему ухо, я не мог его понять. Его взгляд пронзал меня, пока он пытался говорить. Он прочертил пальцем какой-то силуэт на земле, но я не смог понять, что это. Он снова заговорил, но единственным словом, которое я смог разобрать, было «люстра». Бессмыслица какая-то.

— Я не понимаю… что ты пытаешься сказать? — ответил, почти не видя его из-за заполнивших глаза слёз.

Он указал на Джеймса, полулежавшего в нескольких футах от нас, и снова одними губами произнёс слово «люстра». Он казался таким настойчивым, и я отчаялся понять его.

— Джеймс! Что он имеет ввиду… люстра?

Джеймс посмотрел на меня немного, прежде чем ответить:

— Я думаю, о имеет ввиду люстру в главном зале, в Ланкастере. Он сделал её для меня после твоей битвы, — сказал он. В то время царил такой хаос, что я и не заметил. Я даже не знал.

Ройс кивнул в ответ на его слова, и показал на мои глаза, потом на Джеймса. У него из глаза выкатилась слеза, пока он смотрел на меня.

— Я думаю, он хочет, чтобы ты посмотрел на люстру, Морт, — мягко сказала рядом со мной Пенни.

Я согласно кивнул:

— Где Маркус? — спросил я её. Теперь моей единственной надеждой было то, что его богиня сможет сделать недоступное мне, но время утекало.

Дориан явился и ответил на мой вопрос:

— Он в Ланкастере, Мордэкай. Он отправился туда вчера, там ребёнок заболел.

На меня накатила чёрная волна, но я оттолкнул её. Отчаяние никому не поможет. Я снова осмотрел раны — мне придётся справиться как смогу, снаружи. Я начал вытаскивать древко стрелы, пытаясь заштопать повреждённое лёгкое по мере извлечения наконечника. Мой отец дёрнулся от боли, и наконечник глубже врезался в его сердце. Я убивал его. Я ощутил, как его сердце забилось чаще, слишком часто, пока оно силилось толкать кровь через его тело.

Наблюдение за тем, как он боролся, разрывало мне сердце, и я сделал то единственное, что мне оставалось… я стал глушить боль, подавляя сигналы, которые посылали его нервы. Их было так много, что я не мог быть уверен, что делал, но его тело стало расслабляться. Его сердце замедлилось, и его грудь расслабилась.

— Ройс? — услышал я над плечом голос моей матери. Оглянувшись, я увидел её стоящей там, со спокойствием на лице, но во взгляде её я видел страх, страх потерять единственного самого важного для неё человека. Это был взгляд, разорвавший мою душу, потому что я знал, что не мог сделать ничего, чтобы это предотвратить.

Она села напротив меня, и убрала волосы с его лица. Я увидел, как их взгляды встретились, как это уже случалось тысячи раз, передавая друг другу чувства, которые я никогда до конца не понимал.

— Ничего, дорогой, я буду в порядке, — сказала она ему. Он попытался что-то произнести, но голос ему отказал. — Мордэкай о нас позаботится, не волнуйся. Я знаю, что ты меня любишь. Расслабься, тебе нужно отдохнуть.

От этих слов я расклеился, и зарыдал как ребёнок — безнадёжно и неуправляемо. Печаль человека, который знает, что больше никогда не сможет вернуться домой. Моя жизнь менялась, и надёжность и безопасность, которые мне давал отец, скоро исчезнут навеки. Окружённый толпой друзей и близких, я чувствовал себя одиноким как никогда.

Мой отец умирал долго. Он был гораздо сильнее, чем я мог представить, и его тело боролось за каждый вздох ещё долго после потери им сознания. Мне было слишком больно смотреть на это, и в конце я мягко остановил его сердце, ускорив его кончину. Когда с этим было покончено, я сел, без всякого выражения уставившись в пространство, онемевший и усталый.

Через некоторое время Пенни отвела меня обратно в наши покои. По пути люди заговаривали со мной, выражали соболезнования моей потере, но я едва слышал их. Наконец я упал в кровать, погрузившись в глубокий сон. Сон был полон печали и несказанных слов.

Глава 31

Последовавшая за этим неделя была серой и безвкусной. Марк вернулся на следующее утро, и при поддержке своей богини исцелил оставшихся раненых, включая своего отца. Я несколько дней избегал его — моё горе было слишком сильным, и какая-то часть меня винила его за отсутствие, когда мой отец нуждался в нём. Это лишь распалило мой гнев на богов.

Провели похороны, и я поведал о своих воспоминаниях, но позже не мог вспомнить, что именно я говорил. Пустота в моём сердце будто съела мою память о похоронах. Я вернулся к работе над железными бомбами с возобновлённой энергией, заставляя себя работать, будто истощение могло победить преследовавших меня демонов.

Идея Ройса послужила мне хорошо. Связав сдерживающие чары с уордом для впитывания тепла, я смог зарядить несколько кусков железа, прилагая гораздо меньше собственных усилий. Я выработал для себя режим, и вскоре единственным ограничением на производимое мною количество было время, которое мне требовалось для зачарования и связки. Обычно я мог за час сделать пятнадцать или больше.

Ангус нашёл меня через неделю после похорон. У него были проблемы с дамбой. Что мне было труднее всего, так это говорить с другими людьми, но реальность наших проблем не могла ждать из-за моего горя.