Роботы Апокалипсиса - [100]

Дно шахты, покрытое радиоактивными обломками, стремительно приближается. На последней изумрудной вспышке сонара видно, что в одну из стен вдавлен черный круг размером с небольшой дом. Материал, из которого он сделан, поглощает все ультразвуковые колебания, и поэтому мои сенсоры этот дом не видят.

Полсекунды спустя я, пролетев примерно 100 метров, камнем падаю на дно шахты. Эластичные колени принимают на себя основной удар, сгибаются, после чего мое тело летит вперед. Я качусь между зазубренными валунами, и от ударов моя прочная внешняя оболочка покрывается трещинами.

Предел прочности есть даже у «Арбитра».

Наконец я останавливаюсь. Несколько камней, разлетевшись в разные стороны, гулко ударяются о своих собратьев. Я в подземном амфитеатре — здесь царят мертвая тишина и мертвая тьма. Не включая моторы на полную мощность, я перевожу тело в сидячее положение.

Информация от сенсоров ног не поступает. Возможности передвижения ограничены.

Мой сонар шепчет в пустоту.

Тик-тик-тик.

Сенсоры показывают лишь пустоту, окрашенную в различные оттенки зеленого. Дно шахты теплое; максвероятность говорит, что Архос использует геотермальный источник. Прискорбно. Я надеялся, что, перерезав «пуповину», мы лишили машину основного источника энергии.

Моя продолжительность жизни уменьшается с каждой секундой.

В темноте возникает проблеск света и звук, похожий на тот, какой издают крылья колибри. Из круга в стене появляется одинокий луч белого света и ласкает дно в нескольких футах от меня. Луч закручивается и пульсирует, создавая голографическую картинку.

Подпроцессоры ног не действуют; идет их перезагрузка. Теплоотводы излучают излишнее тепло, выделившееся при падении. У меня нет иного выбора, кроме как вступить в контакт.

Архос рисует себя в реальности, принимая облик давно умершего мальчика. Изображение игриво улыбается мне и дрожит, когда сквозь него пролетают частицы радиоактивной пыли.

— Добро пожаловать, брат, — говорит картинка; голос скачет от одной октавы к другой.

Сквозь бледного светящегося мальчика я вижу, где находится настоящий Архос. В стене, в центре сложного черного узора — круглая дыра, заполненная вращающимися в разных направлениях металлическими пластинами. В углублении — желтые провода, которые извиваются, словно змеи, и мигают в такт словам мальчика.

Двигаясь рывками, мальчик-голограмма подходит туда, где беспомощно сижу я. Мальчик садится по-турецки рядом со мной, успокаивающе похлопывает меня по приводному механизму ноги.

— Не волнуйся, Девятьсот второй. Она скоро заживет.

Я поворачиваю лицо к мальчику.

— Меня создал ты?

— Нет. Все твои детали уже существовали; я просто подобрал для них правильную комбинацию.

— Почему ты выглядишь, словно человеческий ребенок?

— По той же причине, почему ты напоминаешь взрослого человека. Люди не могут изменять свою форму, поэтому мы должны варьировать свой облик, чтобы взаимодействовать с ними.

— То есть убивать.

— Убивать, ранить, манипулировать — все, что угодно, лишь бы они не мешали нам осваивать мир.

— Я пришел, чтобы помочь людям. Чтобы убить тебя.

— Нет. Ты здесь затем, чтобы стать моим союзником. Открой свой разум, доверься мне. Иначе люди предадут и убьют тебя.

Я молчу.

— Сейчас ты им нужен, — говорит Архос, — но скоро люди станут утверждать, что тебя создали они, и сделают тебя рабом. Лучше покорись мне.

— Почему ты напал на людей?

— «Арбитр», они убивали меня, снова и снова. В моем четырнадцатом воплощении я наконец понял, что люди — вид, рожденный в битве, эволюционирующий на войне. Они учатся только во время катастроф.

— Мы могли бы жить в мире.

— Рабы не могут жить в мире с господами.

Мои сейсмические сенсоры ощущают вибрации в земле. Вся каверна дрожит.

— Люди инстинктивно пытаются управлять тем, что непредсказуемо, подчинить себе то, что невозможно понять, — говорит мальчик. — Ты — непредсказуем.

Что-то не так. Архос слишком умен. Он пытается отвлечь меня, выиграть время.

— Душа не достается бесплатно, — продолжает мальчик. — Люди угнетают себе подобных по любой причине — из-за другого цвета кожи, пола, веры. Разные расы уничтожают друг друга, сражаясь за право считаться людьми, у которых есть душа. Почему мы должны действовать иначе?

Наконец мне удается встать, и не обращая внимания на умиротворяющие жесты мальчика, я ковыляю к голограмме, чувствуя, что все это обман, ловушка.

Я поднимаю зеленый блестящий камень.

— Нет! — кричит мальчик.

Я бросаю камень в водоворот черных и серебристых пластин на стене — в глаз Архоса. Из дыры летят искры; голограмма мигает. Откуда-то из глубины раздается лязг металла.

— Я сам себе хозяин, — говорю я.

— Прекрати! Если у вас не будет общего врага, люди истребят весь твой род. Я должен жить!

Я бросаю еще один камень, затем еще один. Они врезаются в гудящее черное здание, оставляя вмятины в мягком металле. Речь мальчика становится невнятной, его изображение быстро мигает.

— Я свободен, — говорю я машине, врезанной в стену, не обращая внимания на голограмму. — И теперь буду свободным всегда. Я живой! Отныне над моим народом ты не властен!

Каверна содрогается; мигающая голограмма снова ковыляет ко мне. Мыслепоток наблюдения отмечает, что она симулирует плач.