Робинзонада Яшки Страмболя - [5]

Я сделал гримасу поужаснее и толкнул калитку Коротковых. Бабка Вовули, жалостливая старуха, любила врачевать и вечно пичкала соседских ребят порошками и таблетками. Болезни я себе придумать еще не успел.

Вправо, в затененном углу двора, росли кусты акации. Там, по словам Сашки Воронкова, валялась канистра.

Я поднялся по чисто выскобленному крыльцу.

Мне повезло. Бабки не было, в кухне сидел Вовуля. Он отгонял полотенцем мух и ел творог из большой эмалированной чашки. Ел с таким видом, словно выполнял нудную работу.

— Все работаешь? — сказал я. — Где бабка?

Вовуля отодвинул чашку, застеснявшись меня, и торопливо дожевывал. Щеки у него были как помидоры.

— Вовка, нам нужна канистра. Или сорвется одна… ну, в общем экспедиция. Видишь, как много зависит от тебя? — польстил я толстому.

Наконец он дожевал:

— Видишь ли, Дима, в канистре будут хранить керосин для примуса.

— Эх, ты! Ведь мы идем открывать… В общем мы откроем что-то такое…

Вовуля аккуратно прикрыл газетой чашку и сполз с табурета. Его даже не заинтересовала цель нашей экспедиции. От обиды я едва не проговорился. Меня так и подмывало сказать, что мы идем открывать.

Чтобы задобрить меня, Вовуля предложил показать мне набор слесарных инструментов, который подарил ему отец.

— Не надо никаких наборов! Дашь канистру? Хочешь… ну, хочешь, мы возьмем тебя в поисковый отряд? Ты будешь у нас начальником снабжения!

— Как мой папа? И ехать с вами не надо?

— Ну конечно!

Но Вовуля, подумав, отрицательно замотал головой.

За воротами бродили, поджидая меня, Яшка и Шпаковский. Я позвал их.

— Каррамба! — заорал Шпаковский. — И он отказался?

— С чего ты вдруг предложил ему участвовать в экспедиции? — сказал мне Яшка. — За главного в экспедиции я. Ты только участник…

Я вбежал во двор. Шпаковский следом за мной. Канистра стояла в тени, под акацией. Я поднял ее и перекинул через забор. На крыльце с разинутым ртом стоял Вовуля.

В воротах показалась Вовулина бабка. Она тащила авоську, полную помидоров, и под мышкой арбуз. Мы с Сережкой боком-боком к воротам и побежали.

ГОРДЫЙ КОНЬ МАША

Мое предложение взять в экспедицию Машу превратило ее в наших глазах из дряхлой своенравной кобылы в гордого коня.

Мы отправились в сарай, где Маша доживала свой век. Она обернулась к нам, пошлепала губами и попробовала выйти из сарая. Я грозно сказал:

— Куда? Назад!

— Куда? Назад! — повторил Яшка.

Маша схватила его зубами за рукав и дернула. Яшка вырвался и отбежал в угол. Я вышел во двор вслед за Машей.

— Гордый конь, угроз не выносит! — сказал Яшка. — Но ничего! Я найду с ней этот… как его… общий язык.

Кобыла Маша жила в сарае райфинотделовского двора. Тут же, в сарае, Яшка устроил музей для своего археологического утильсырья. Райфинотдел купил «Москвича», кучер Павел Иванович ушел на пенсию, а за Машей должна была присматривать Шутина мать, потому что семья Шути жила при райфинотделе. Но у матери Шути не было времени, и кормил кобылу, выводил ее гулять обычно я, потому что Шуте тоже было некогда.

Маша была плюгавая и костлявая, как селедка, кобыла с шишковатыми мосластыми ногами. Ноги у нее всегда почему-то подрагивали. Кобыла была, как говорится, себе на уме. Ее поступков не понимал даже бывший кучер Павел Иванович, а мы с Яшкой ее просто побаивались.

Однажды Маша забрела на базар и шаталась там меж зеленых рядов, хватая с прилавков редиску, огурцы, и даже сунула морду в ведро со сметаной. Ее отвели в милицию. Там вздумали было возить на ней воду. На третий день два милиционера долго выпинывали Машку с какой-то улицы. Маше понравилось стоять посреди улицы и мешать уличному движению. Когда кобыла видела ишака, она мотала головой и приближалась к нему, скрипя сухожилиями и пошлепывая серыми тряпичными губами. Будто ухмылялась. А потом неожиданно лягала или кусала его.

В общем возить воду на Маше отказались, и она вновь поселилась в райфинотделовском сарае.

ВПЕРЕД!

Городок остался за спиной.

Эй вы, жители! Живите, как жили. Ешьте, спите, ходите на базар. Вовуля! Ешь свой творог и гоняй полотенцем мух!..

Рюкзак я нес за плечами. Мешок с канистрой, кастрюлей и картошкой мы привязали кобыле на спину. Маша трясла головой, мешок сползал ей под живот и немного погодя падал. Я шел позади и наблюдал, чтобы Маша его окончательно не потеряла.

Впереди — степь, во все стороны — степь. Наша ветхая кобыла Маша остановилась и закрыла глаза. Она спала на ходу.

Яшка Страмболя подергал узду, приставил к глазам бинокль и сказал:

— Осталось сто пятьдесят километров.

Я ничего не ответил и пнул Машу. Она очнулась и попыталась меня лягнуть. Яшка не удержался. На Яшку свалился наш тяжеленный несуразный мешок.

Яшка пощупал поясницу и сказал, что он этого Машке никогда не простит. Он сам не знает, что с ней сделает!

Когда Яшка, наконец, закрыл рот, я вздохнул и оглянулся. Нас догонял худенький ишачонок. Он понуро тащил две корзины.

Было жарко до невозможности. Шел четвертый час экспедиции.

Я вскарабкался кобыле на спину. Кобыла тронулась с места. Я шлепнулся на землю. Маша пошла, ускоряя ход, совсем не туда, куда следовало. Мы бежали за ней, ругали ее, дергали за веревочную узду. Наконец проклятая кобыла забралась в густой тальник и встала.