Робин Гуд против шерифа - [7]

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Робин тем временем собственноручно проверял упряжь приготовленных для выезда коней. В решении вопроса о земле наступил момент, когда впору уже было отчаяться и оставить надежду на мирное разрешение этого вопроса. Дальновидный Таумент, зная, насколько выгодны окажутся вложения в поместье Локсли, путем бесконечных переговоров с сильными мира сего, путем сложнейших махинаций достиг-таки того, чтобы выгнать Робина из его родового поместья. Необходимые бумаги уже были подписаны в королевской канцелярии.

А тем временем в саксонских общинах Северной Англии, обложенных непомерным налогом, начинался настоящий голодный мор. Крестьяне не могли уже не только заплатить в казну, но и прокормить свои семьи. После первых стычек с помощниками шерифа, собиравшими дань с окрестных жителей, волей судьбы Робину пришлось заняться защитой своих крестьян от грабительских притеснений и возглавить их борьбу. Таким образом, он оказался под перекрестным огнем: с одной стороны — ощерившийся Таумент со своими прохвостами-сподручными, с другой — королевский шериф Ноттингема, призванный усмирить со всей строгостью меча и огня дерзкое сопротивление крестьян.

На сей раз у Робина была запланирована встреча и не с кем-нибудь, а с самим шерифом Ноттингемским. Дело было куда как серьезным: отряд алебардщиков, посланный шерифом для усмирения жителей в одной деревне, захватил по возвращении нескольких особенно близких Робину людей: толстого Блу, ирландца Гэкхема и его возлюбленную Мэйбл. Также были схвачены оба брата Фогерти. Все вместе они устроили накануне бурную вечеринку по поводу успешной стычки со сборщиками податей. В главном доме деревушки Джекобсон после пирушки невозможно было найти чистого места на полу. В конце концов, нарадовавшись вволю, утомленные разбойники насвинячили в доме старосты.

Когда на следующее утро алебардщики зашли в дом, то застали следующую картину. Рыцари удачи, благородные йомены, как мешки, лежали на полу, на низкой лаве вдоль стены. Кое-кто во сне побулькивал, как греющийся на костре котелок. Не видно было, впрочем, самого Робина, который накануне тоже участвовал в схватке и собственноручно сломал здоровенную рогатину о голову страшного, как слон, Джека-повесы.

Похватав недвижимые тела и побросав их на обозную телегу, алебардщики с глубочайшим удовлетворением, несомненно, вызванным чувством выполненного долга, отправились прочь, в Ноттингем. И вот теперь Робин каким-то образом хотел добиться освобождения своих приятелей. Неизвестно еще, что его ожидало при встрече с шерифом: то ли меткая стрела английского лучника, то ли заведомо неприемлемые унизительные условия. Благо, Робину самому было что предъявить противнику: его слово необычайно ценилось и было, пожалуй, решающим при попытках властей угомонить бунтующие деревни.

Встречу назначили у опушки Селькиркского леса, близ часовни — в четырех часах езды от Ноттингемского замка. Робин и шериф Реджинальд давно уже знали друг друга. Едва что не обнявшись при встрече, они, впрочем, тут же приступили к делу.

— Ты знаешь, сколько мне стоит каждый день бунта? — обратился к Робину шериф Реджинальд, постаревший за время, которое прошло с тех пор, как они последний раз виделись года четыре назад. Тогда из-за расправы над браконьерами вот так же готовы были вспыхнуть окрестные села. — Представь себе, мне легче будет сжечь дотла несколько упорствующих деревень, чем дожидаться, пока твои разудалые йомены опозорят меня перед всем королевством.

Робин окинул собеседника долгим и, казалось, весьма печальным взглядом. «Тебе детей бы нянчить, а пора уже и внучат. Бедолага, все о том же — дешевле, дороже… Поди выжги деревни, тронь хотя бы одного справедливо восставшего…»

— Твои дни уже сочтены, Реджинальд. Предоставь решать это дело тем, для кого это хлеб насущный. А то ведь — как собака, один, всеми брошенный, подохнешь тут.

— Угрожаешь мне, что ли, приятель? У меня в руках твои мерзавцы, конченые бродяги. Следовало бы тебе попридержать язык за зубами.

— А что толку? Ты ведь меня все равно не послушаешь… Ладно, к делу, — при этих словах взгляд Робин Гуда («Робина в капюшоне», как звали его крестьяне) внезапно стал серьезным и жестким. Реджинальду показалось, что взгляд этот пронзает его насквозь.

— Ладно, ладно… Сбавь обороты. К делу так к делу. Робин, от чистого сердца тебе посоветую: отдай их, оставь. Не мне — королевскому суду. Они напали на сборщиков податей, они их поджидали, устроили засаду. Робин, пускай они триста раз тебе друзья, пускай выручали когда-то и тебя, и может быть, и головой рисковали… — На секунду шериф взглянул в лицо знаменитому разбойнику, но ничего в нем не разглядел, кроме угрюмой отчаянной решимости. — Послушай, Робин, ведь это были простые, скромные слуги закона. Твои люди посягнули на сам закон. Я знаю, чем ты занимался в лесах после того, как приехал голодный и оборванный из Палестины. Я знаю, чем ты промышлял тогда и кто был рядом с тобой… Где теперь все эти проходимцы, разбойники? И где ты сам? К тому же, Робин, здесь замешаны куда как более серьезные люди, не то что мы с тобой. — Шериф так увлекся, что не заметил, каким настороженным стал взгляд собеседника. — Да, Робин, человек из Лондона, у которого в казне больше, чем у десяти самых скупых еврейских ростовщиков со всей Англии…