Робин Гуд против шерифа - [20]

— Погоди, — тихонько окликнул Робин вырвавшегося несколько вперед Саланку, в то же время знаком поднятой руки приказывая всем своим спутникам остановиться.

Робин оглянулся, ожидая встретиться с укоряющим взглядом норвежца, стремившегося во что бы то ни стало скорее увидеть сына живым и невредимым. Но Торстведт, казалось, тоже что-то почувствовал и упорно разглядывал выступавшую из-за деревьев хижину. Хмурый взгляд его серых глаз стал при этом темнее ночи.

Не понимая, что вызвало заминку, оказавшийся впереди Саланка обернулся к Робину, недоуменно взирая на него. Будто во сне, не понимая, что еще происходит, а что уже произошло, сарацин увидел, как дрогнула шеренга остановившихся бок о бок, круп к крупу коней и всадников. Робин, двигаясь медленно-медленно, словно плясун-канатоходец на ноттингемской ярмарке, скатился с коня и выхватил лук. Длинный жилистый Маркус схватился за горло, пронзенное стрелой, пытаясь остановить брызнувшую во все стороны ярко-алую кровь.

Саланка глянул на Торстведта: то, что он успел разглядеть в бесстрастных глазах воителя, лишь убедило сарацина в нереальности всего происходящего. То, что он увидел в этих, казалось, пустых, запылавших страшными, черными огнями ада, глазницах — была его собственная, Саланки, смерть. Норвежец, натянув поводья, воскликнул что-то на непонятном языке и устремил коня прямо на сарацина. Прежде чем тот, повинуясь безупречному жизненному инстинкту, успел выставить вперед для защиты свой длинный сарацинский нож, норвежец преодолел расстояние в два конских корпуса и был уже лицом к лицу с Саланкой.

Но вместо того чтобы поразить его ударом оставленной ему в знак уважения тяжелой палицы, Торстведт схватил рукой поводья сарацинского коня, не оборачиваясь, крикнул: «За мной!» — и увлек того вперед, в сторону ожидавшей их низкой и широкой хижины. В тот момент, когда Саланка обернулся, дабы не свалиться наземь от резкого толчка, он увидал или скорее даже почувствовал нежный шелест пролетевшей прямо перед его лицом стрелы, предназначенной лично для него, Саланки. Может быть, это и была та самая смерть, увиденная им в глазах Торстведта. В последний момент именно норвежец предотвратил неминуемую гибель сарацина.

Впрочем, Саланка об этом уже не думал: держа наготове длинный клинок дамасской работы, он уже мчался вслед за Торстведтом в сторону хижины, из которой, как черти на парад, выскакивали вооруженные пехотинцы и лучники, по своему внешнему виду вовсе не походившие на лесных братьев Робина. Приблизившись к хижине, всадники с ходу смяли и буквально раздавили о ее довольно прочные стены двоих запоздалых, не успевших еще прицелиться, лучников.

Маневр Торстведта внес сумятицу в ряды организовавшего засаду отряда. Это позволило лучникам Робина изготовиться к отражению внезапной атаки, подготовленной, надо сказать, на редкость искусно. Двое лучников: Маркус и молодой Петер, были убиты наповал, веселивший всех накануне ночью усатый Джон был серьезно ранен, а конь под Робином рухнул в одночасье, сраженный сразу четырьмя стрелами. Град стрел, накрывший путников, был необычайно силен, а это определенно указывало на то, что участие в засаде принял некий специальный отряд, а Робину, известному нападавшим по каким-то внешним приметам, была уготована большая часть стрел. Число же нападавших, судя по всему, было не меньше двадцати.

Спустя несколько мгновений Торстведт с Саланкой укрылись за противоположной стороной лесной хижины, а добрые йомены со своим военачальником во главе смогли дать ответный залп. Несколько из атаковавших пехотинцев повалились наземь, держась за пронзенные стрелами бока. Но отряд Робин Гуда теперь сократился едва не наполовину, и шансов бороться с явно превосходившим их противником не было никаких. Нужно было постараться хотя бы вывести из-под обстрела коней с драгоценной ношей, забрать с собой раненых и не потерять еще больше людей.

Саланка с норвежцем, оказавшиеся позади атаковавшего их отряда, развернули коней и, ударив в тыл противника, дали Робину с товарищами драгоценные секунды передышки для того, чтобы те, подобрав раненых и убитых, смогли раствориться в тени Шервудского леса. Впрочем, хладнокровие норвежца помешало сарацину насладиться настоящей битвой: не увидав своего сына живым, Торстведт вовсе не собирался задешево отдавать свою жизнь.

В тот самый момент, когда ошеломление противника, вызванное новым натиском отважных всадников, начало сходить на нет, Торстведт повернул коня прямо на горстку прикрывавшихся щитами пехотинцев и помчал прочь от хижины. Саланка, не мешкая, последовал за норвежцем. В этот момент один из пехотинцев, несший в руках тяжелую голландскую секиру, удачно уклонился от удара Торстведта и швырнул секиру под ноги коню норвежца. В мгновение ока викинг в тяжелых дорогих доспехах оказался на земле, и там бы ему и остаться навсегда, не подоспей вначале стрела, ловко выпущенная Робином, а потом — конь сарацина, остановившийся ровно настолько, чтобы позволить Торстведту запрыгнуть себе на круп, а затем продолживший путь с удвоенной ношей. Чистокровный арабский жеребец, гордость Саланки, не подвел и на этот раз и, не сбавляя шага, помчался к спасительным зарослям с обоими путниками на спине. Робин, Боллок и еще двое лучников точной стрельбой прикрыли их отход, и через несколько мгновений стрелы противника уже не могли настигнуть двоих смельчаков.