Робеспьер - [55]

Законодательное собрание, дряблое и нерешительное, чувствовало себя между молотом и наковальней: депутаты буржуазии не могли не видеть планов и козней двора, но, подобно своим предшественникам, членам Учредительного собрания, они безумно боялись народа и перед угрозой восстания готовы были идти на любой сговор с монархией. Лидеры жирондистов больше всего жаждали вновь утвердиться у власти и вернуть потерянные министерские портфели. После неудачи демонстрации 20 июня они не прекращали своей двойственной игры. Не имея возможности более защищать Лафайета, они оставили его, чем косвенно признали справедливость оклеветанного ими Робеспьера.

Они продолжали осторожно грозить монарху. 3 июля их главный оратор Верньо произнес сильную речь, обличавшую вероломство Людовика XVI, в которой показал, что король боится побед на фронте. Однако каких-либо радикальных выводов оратор не делал. Напротив, Бриссо и его друзья, трепетавшие перед назревающими событиями, были согласны все простить двору, если бы последний вновь стал с ними считаться.

Но народное патриотическое движение вопреки всему и всем неуклонно росло и ширилось, увеличиваясь день ото дня, подобно снежному кому. Не случайно жирондисты так легко вызвали июньскую демонстрацию: возмущенный народ не собирался уклоняться от борьбы. Правительство от него отрекалось, генералы ему изменяли; что ж, он был готов взять судьбу революции и страны в собственные руки. И чем более измена и настроения в верхах становились очевидными, тем внимательнее массы прислушивались к разъяснениям Робеспьера и других идеологов-демократов, тем сильнее и могущественнее разливалась по всей Франции неудержимая волна революционного патриотизма. Не случайно в лексиконе этого времени слова «революционер» и «патриот» сделались синонимами: пламенная любовь к родине, воля к победе над внешним врагом отныне сливались воедино с представлениями о революции и республике. Да, теперь как нельзя более своевременным был лозунг, брошенный Неподкупным и услышанный массами: «В таких критических обстоятельствах обычных средств недостаточно. Французы, спасайте сами себя!»

Отечество в опасности! Этот клич, подобно вихрю, пронесся над встревоженной страной; он звучал и на равнинах Фландрии, и на полях Шампани, и на высотах Вогезов, и в цветущих долинах солнечного Прованса. Его услышали эльзасские горняки и лионские ткачи, моряки Нанта и Марселя, рабочие Лилля, Сент-Этьенна и Крезо. По всей Франции, охваченной единым патриотическим порывом, прокатилось массовое движение добровольного вступления в армию. Повсюду формировались отряды волонтеров. Первые подразделения воинов-федератов вступали в Париж.

Всеобщий патриотический подъем заставил колеблющееся Собрание принять 11 июля декрет, объявлявший отечество в опасности; еще раньше было проведено решение о сборе федератов в Париже для празднования дня 14 июля. Король не рискнул отвергнуть эти постановления Ассамблеи, как и ее отказ признать увольнение Петиона. Началась всеобщая мобилизация. Все мужчины, способные носить оружие, подлежали призыву. Новые формирования регулярной армии вместе с отрядами добровольцев-федератов двинулись к восточным границам. Внешний враг должен быть отброшен и будет отброшен! А внутренний?.. Как и предсказывал недавно Робеспьер, первого нельзя было отделять от второго, ибо они были связаны неразрывными узами.

Когда-то король рассчитывал, что война позволит ему опереться на армию для разгрома народа. Произошло обратное: армия слилась с народом для разгрома монархии. Долго сдерживаемое народное негодование теперь обрушивало свой гнев не только на интервентов, но и на тех, кто открывал им дорогу в Париж. Революционный инстинкт поднявшихся масс верно указывал им на главный форпост измены и контрреволюции, окопавшихся в Тюильрийском дворце. Неподкупный оказался прав: необходимо было прежде всего уничтожить «внутренний Кобленц», и раз не удалось сделать это до начала войны, нужно было торопиться теперь! Отечество в опасности! И эта опасность не исчезнет до тех пор, пока не будет сломлен хребет монархии!

Глава 4 На пути к республике

К середине июля складываются два очага будущего восстания. Первым из них было собрание комиссаров столичных секций, вторым — центральный комитет федератов, собиравшихся в Париже.

Секции давно подняли свой голос. Уже в июне некоторые из них выступали с требованием свержения Людовика XVI. С 23 июня комиссары секций стали регулярно собираться в здании ратуши, явочным порядком присвоив себе права нового революционного органа столицы. С начала июля требования секций приобретают все более решительный характер. В Ассамблею направляется поток петиций, призывающих не только к отставке Лафайета и других предателей-генералов, но и к свержению короля, нарушившего конституцию и подло изменившего родине. Руководящая роль в деятельности секций принадлежала якобинцам и кордельерам. Бурную энергию в эти дни развивают Дантон и Шомет. Под влиянием агитации Дантона одна из секций проводит решение об отмене деления своих граждан на активных и пассивных; этот смелый акт становится примером для других районов столицы.