Робеспьер - [123]

Имел ли, однако, место единый иностранный заговор, как полагал Робеспьер? Нет данных, которые позволили бы это утверждать. Можно думать, что Неподкупный, вследствие обычной для него подозрительности, преувеличивал роль некоторых, в действительности существовавших обстоятельств и представил себе не вполне верно общую картину, которую потом позаимствовали у него Сен-Жюст, Билло-Варен и другие. Сомнительные иностранцы, шпионы и зарубежные финансовые хищники, без сомнения, сыграли весьма видную роль в событиях осени — весны 1793–1794 годов. Но главным в этих событиях была все же борьба фракций, за которыми стояли различные социальные группировки, временно объединявшиеся ранее под знаменем якобинской диктатуры. Что же касается иностранцев — шпионов и аферистов, то они использовали эту борьбу в своих целях, примазываясь к ней, разжигая ее и всячески способствуя осуществлению замыслов враждебных Франции правительств, которым они служили.

Процессы первой половины жерминаля имели свое продолжение и во второй половине этого месяца, столь богатого кровью. 21 жерминаля (10 апреля) перед Революционным трибуналом предстали Люсиль Демулен, Артур Диллон и другие, обвиняемые по делу о «заговоре в тюрьмах». К ним были присоединены вдова Эбера, бывший парижский епископ Гобель и… Анаксагор Шомет. Шомет? В чем же мог провиниться этот стойкий монтаньяр, этот защитник бедных и угнетенных, этот самый горячий приверженец революционного правительства? Разве забыли, что именно ему в значительной мере якобинская диктатура была обязана своим укреплением, что именно он провозглашал идеи, положенные Сен-Жюстом в основу вантозских декретов?..

Робеспьер не любил Шомета и относился к нему с крайней осторожностью. Завидовал ли он его популярности? Боялся ли он его соперничества? Или, быть может, он опасался его прежней близости к Эберу? Как бы то ни было, в данном случае Неподкупный вместе со своими коллегами посылал на смерть одного из самых верных сынов революции. Обвинения, предъявленные Шомету, были смехотворны. Ему вменялось в вину стремление противопоставить Коммуну Конвенту, получение денег от Питта и его «дехристианизаторская» деятельность. В действительности Шомет никогда не противопоставлял Коммуны Конвенту, напротив, всегда поддерживал революционное правительство, разговоры о «деньгах Питта» были грубей-, шей клеветой; от «дехристианизации» он отказался одним из первых, как только правительство осудило «культ Разума». Несмотря на то, что Шомет блестяще оправдал себя от всех возведенных на него обвинений, он был гильотинирован 24 жерминаля (13 апреля). Почему Робеспьер не вспомнил в этом случае своих благородных слов, сказанных ровно месяц назад в Якобинском клубе, об опасности искусственного приплетения патриотов к делу заговорщиков? Увы, он был человеком со всеми слабостями, человеку присущими. Он сделал одну из серьезнейших ошибок, за которую в дальнейшем пришлось дорого заплатить. Вместе с Шометом 24 жерминаля были казнены Гобель, Люсиль Демулен и другие, лица, привлеченные к суду.

Разгром завершался. Внешне кризис вантоза — жерминаля, казалось, был преодолен. В действительности, однако, борьба замерла лишь на миг; да и замерла ли она? Робеспьер и его сторонники, несмотря на всю свою хватку, оказались не в состоянии довести до конца борьбу с обеими разбитыми фракциями. Крупные эбертисты — Колло д’Эрбуа, Футе, Карье и близкий к ним Билло-Варен не только избежали участи своих друзей, но и сохранили прежнее политическое влияние. Точно так же продолжали оставаться в Конвенте и играть политическую роль ближайшие соратники Дантона — Лежандр, Тальен, Бурдон, Тюрио и другие. Вместе с тем Робеспьер, Сен-Жюст и их единомышленники не проявили последовательности в отношении к левым якобинцам, которые представляли широкие плебейские слои населения и союз с которыми обеспечивал силу и известную устойчивость самим робеспьеристам. Казнь Шомета и арест некоторых других левых якобинцев, наносившие удар по защитникам и друзьям революции, отталкивали от революционного правительства значительную часть поддерживавших ее беднейших слоев народа. Все это вместе взятое должно было в самом непродолжительном будущем осложнить положение якобинской диктатуры. Впереди ждали новые смертельные схватки. То, что казалось концом, в действительности было лишь началом. Неподкупному предстояло испить чашу до дна.

Глава 7 Если бы бога не было…

Жерминаль унес фракции. Наступило кажущееся затишье. Правительственные Комитеты освободились от стеснявшей их оппозиции. Еще так недавно бурливший и волновавшийся Конвент стал послушным и робким: декреты вотировались почти без прений. Депутаты молчали и старались не проявлять инициативы. Призрак «национальной бритвы», стоявший перед глазами охвостья эбертистов и дантонистов, заставил их смолкнуть и временно уйти в себя.

Робеспьер и его соратники, одержавшие победу, стремились закрепить ее. Прежде всего была усилена дальнейшая централизация государственной власти. Должности министров были отменены, вместо министерств учредили двенадцать комиссий, всецело подчинявшихся Комитету общественного спасения. Парижская коммуна подверглась «очистке». Выборные должности заменили должностями по назначению. Главой Коммуны, вместо упраздненного прокурора, становился национальный агент. На эту должность был назначен Пейян, сменивший казненного Шомета. Левого якобинца Паша на посту парижского мэра сменил Флерио-Леско. Впрочем, социальный облик Коммуны не изменился: ее большинство по-прежнему представляло плебейские слои Парижа. Уже вскоре после казни эбертистов была ликвидирована революционная армия, которая, по мнению Робеспьера, содействовала анархии и децентрализации. Опасаясь проникновения антиправительственных элементов в народные общества и секции, резко сократили их число и ограничили количество заседаний. Клуб Кордельеров, по существу, прекратил свою деятельность. Якобинский клуб с многочисленными провинциальными филиалами остался единственным рупором и проводником идей революционного правительства.