Роберт Оппенгеймер и атомная бомба - [50]

Отдельные отрасли науки одинаково трудны для всех, кто не связан с миром науки. Мы не слишком хорошо владеем смежными дисциплинами. Безусловно, отдельные отрасли-науки в какой-то мере переплетаются между собой. Насколько мне известно, нет ни малейшего намека на противоречия между ними. Имеется родство, связывающее одну отрасль с другой. Можно найти аналогии, особенно формальные (в частности, математические), между столь различными отраслями науки, как языкознание и тепловые машины. Но логического приоритета одной отрасли науки перед другой не существует. Поведение живой материи нельзя вывести на основании законов физики. Мы наблюдаем просто отсутствие противоречий. Критерии порядка, гармонии, соответствия, которые всюду столь же обязательны, как точность наблюдений и справедливость логических рассуждений, различны в разных отраслях науки. То, что для нас просто – сложно для физика, и наоборот. Понятия простоты и сущности не одинаковы.

К этому добавляются ощущения несовершенства, случайности, бесконечности, возникающие при изучении Природы, ощущения, которые трудно передать общедоступным языком; эти ощущения невозможно резюмировать, контролировать, устранить; они выражают тот факт, что наука – нечто растущее, что ее цели совпадают с целями цивилизованного мира.

Перечисленные факторы способствовали лишению нашего общедоступного языка того, что было нужнее всего: единого фундамента знаний. Я не буду пытаться оценить здесь, какие отрицательные последствия для развития нашей философской мысли может иметь то, что целая категория свершений человечества, рожденных философскими размышлениями и изобретениями, остается запретной областью для познания как простыми смертными, так и философами. Но очень грустно – мне это известно из других источников – быть вынужденным говорить о положении человека примерно в таких выражениях: «Я оставляю в стороне, я отбрасываю, считаю не имеющим значения столь обширный, столь центральный, столь человечный, столь волнующий фактор истории человеческого интеллекта, как развитие науки».

Это нелегкая проблема. Я не думаю, чтобы стало возможным правильно и исчерпывающе информировать каждого человека ради достижения абсолютного общего фундамента знаний. Мне очень трудно понять, чем занимаются современные математики и почему они занимаются этим: пытаясь представить себе общую картину, я терплю крах. Я с восторгом, хотя и как простой любитель, открываю для себя то, чем занимаются биохимики и биофизики. Но у меня есть и преимущество: оно состоит в том, что я довольно хорошо знаю маленькую часть одной отрасли науки, а потому сам могу провести четкую границу между знанием и невежеством. И, может быть, не совсем невозможно добиться более полного выражения этого ощущения.

Когда я говорю об установившейся и действительно общей традиции, то я имею в виду, естественно, исключительно светскую культуру и философию. Не потому, что я хочу игнорировать или исключить как источник наших традиций религиозные откровения. Мне просто кажется, что они и без этого сильно расшатаны вулканическими потрясениями нашей истории.

Каждый знает, как мало мы оказались подготовленными к трагедиям, которые нам уготовил XX век. Я прежде всего подразумеваю две мировые войны и тоталитарные революции. Приведу один пример. Нет сомнений, что все мы живем по полученным в наследство христианским традициям. Многие среди нас – люди верующие. Никто из нас не бесчувствен к заклинаниям, надеждам, к христианскому порядку. Вот почему я был глубоко встревожен тем фактом, что не состоялось ни одного поставленного на достаточную ступень благородства и значимости обсуждения моральных проблем, связанных с появлением нового – атомного оружия.

Проблему атомного оружия обсуждали с точки зрения стратегии, с точки зрения безопасности, с точки зрения соотношения сил. Но что мы можем ожидать от нашей цивилизации, как мы можем относиться к цивилизации, которая всегда объявляла моральные ценности главнейшим элементом человеческой жизни и которая теперь в состоянии говорить о перспективе всемирной катастрофы только стратегическими терминами, а не простыми словами?

Мне кажется, что в 1945, 1949 и в нынешнем[12] году были такие решительные моменты, когда начало публичной философской дискуссии о смысле, направлении развития и ценности человеческой жизни могло бы коренным образом изменить моральную обстановку и перспективы нашей эпохи.

Скажу просто: каждый раз, когда Запад и, в частности, моя страна выражали мнение, что использование оружия массового уничтожения является законным при условии, что это оружие применяется против врага, который сделал что-то дурное, мы допускали ошибку. И я думаю, что недостаток угрызений совести, наблюдавшийся во время второй мировой войны, видимо, из-за ее тотального характера и из-за растущего безразличия правительственных руководителей, нанес серьезный ущерб делу Свободы.

Проблемы, которые я здесь затронул, обескураживающе сложны: каким образом увеличить объем своих знаний и как удовлетвориться ограниченным пониманием там, где полная уверенность недоступна? Я уверен в том, что мы можем добиться всего этого лишь в том случае, если поймем необходимость усилий, воли и дисциплины, требующихся для достижения цели. И мне трудно поверить, что общедоступный язык может подняться до высшего уровня, если только ему не будут открыты врата в область знаний, в которой осуществляется самая высокая интеллектуальная деятельность всех времен.