Ритка - [7]

Катя сказала, что подождет. Одной не хочется. Спросила, когда придет мать.

— Она прямо с завода в ДК. Ты же знаешь, премьера у нёе скоро, — возвращаясь от плитки к своим книгам, напомнил отец. Полистал страницы, снова снял очки. — Так что придется нам с тобой пока вдвоем справляться. Ну да нам с тобой не привыкать!

Им с отцом, действительно, было не привыкать к постоянному отсутствию матери, но… Катя привстала и посмотрела отцу в лицо. В его голосе вроде бы прозвучала горечь. Он устал, ему надоело? Или ей просто показалось? Нет, отец и в самом деле в последнее время какой-то не такой. Грустный. Расстроен чем-то? Он, конечно, не пожалуется. Но Катя-то его знает…

Надо бы уйти к себе и не мешать ему. Опустилась на стул снова, сказала мечтательно:

— Вот выпадет скоро снег, и махнем мы с тобой на лыжах. Далеко-далеко! На весь день. А маманю оставим дома.

— Это почему же? — отец уже снова листал свои книжки и не поднял головы, но она почувствовала: он заинтересовался. Это почему же мы ее так накажем?

— А потому! — наконец-то заставила себя подняться со стула. — Пусть и она одна посидит. Будет знать, как это…

— Что ж, — согласился отец, теперь уже и в самом деле рассеянно, возвращаясь к просмотренным страницам. — И накажем! И махнем. Что в самом деле! Мы тоже имеем право на праздники.

И опять Кате почудился в его словах какой-то скрытый смысл. Будто отец ответил не только Кате, но еще и каким-то своим мыслям.

Надо было бы заняться чем-нибудь, а она пришла к себе, сняла школьную форму, надела домашнее сатиновое платье, в белый горох по красному полю, и уселась на диван.

Комната у нее невелика. Только диван, на котором она спит, стол у окна с двумя тумбами; в одной тумбочке учебники, в другой она держит белье, чулки. И стеллаж для книг сразу у двери. Отец смастерил стеллаж сам. И подставку для цветов. Сварил ее из металлических прутьев и покрасил белой нитроэмалью. А цветы развела Катя: белый и красный цикламены у нее цвели всю зиму еще на старой квартире. Зелеными ежиками топорщатся кактусята. А традесканция еще только пускает свои плети.

Свежая зелень цветов, да еще белые в красных квадратиках штапельные драпировки по обе стороны окна и на двери делают комнату просторнее и наряднее. Катя очень любит ее, свои книги, старую настольную лампу с треснувшим зеленым абажуром. Наверное, это мещанство — быть так привязанным к своим вещам? Но что поделать, если это действительно так? Вот, Например, книги. Отец начал покупать их ей, когда она ходила еще в детский сад. И теперь у нее уже целая библиотека. Катя помнит переплеты каждой из книг, шрифт — все, все!

Пока доваривался борщ, вполне можно было бы прочитать параграф по геометрии, но вместо этого обняла колени, положила на них голову и стала тихонько шептать:

Скинь свой белый плащ, Береза!

Скинь свой плащ из белой кожи:

Скоро лето к нам вернется,

Жарко светит солнце в небе,

Белый плащ тебе не нужен!

«Песнь о Гайавате» она запомнила лет с шести. Не всю, конечно, отрывками. Она тогда с нетерпением поджидала, когда отец вернется с работы, переоденется в мягкую домашнюю куртку и опустится возле нее на диван. У них тогда было решено: не больше одной главы. На этом настоял отец. Катя готова была слушать весь вечер. Если отцу позволяло время, перечитывали главу второй раз. Поэтому, наверное, чистые прозрачные строфы бунинского перевода и запомнились так хорошо. Они доставляли такую же радость, как восход солнца, влажный весенний ветер, заросший ромашками луг…

Еще они с отцом читали тогда и позже Пушкина, Лермонтова, тургеневские «Записки охотника». Поэмы и стихи Некрасова гораздо реже. Очень уж они расстраивали всегда Катю. Ей больше нравилось все светлое, радостное. Вот как озорные стихи и переводы с английского Маршака, книжки Чуковского.

Она и теперь просит иногда отца почитать вслух. Твардовского, Ольгу Берггольц, все больше поэтов. Хотя читают они и прозу: Паустовского, Катаева, других… Отец читает, а она штопает или, как вот теперь, вяжет. И так им хорошо вдвоем! Только такие вечера выпадают все реже. И отец постоянно занят, и она…

Она-таки дождалась, что он позвал ее обедать, так и не успела ничего сделать. Сказала себе: ладно уж, сразу после обеда и примусь!

Но и после обеда она за уроки не села. Помыла посуду, отец терпеть не мог, когда тарелки и ложки оставались после еды немытыми, а это было ее обязанностью. Наливая борщ, отец положил ей вкусную мозговую косточку, и после уборки она решила спуститься в первую квартиру, жильцы которой держали добермана, угостить этой косточкой щенка. Вышла на площадку с завернутой в газету костью.

В проеме лестничного окна в глаза бросился знакомый силуэт. Ритка! Что она там делает?

Как ни странно, в последние дни они встречаются только в школе за партой. Когда Ритка уходит утром в школу, не ясно, она является только к самому началу уроков. И после занятий торопится уйти первой. Катя и не навязывает ей своего общества. Что ж, пусть будет так, если Ритке это больше нравится.

И теперь прошла мимо, не окликнув. Постучалась в первую квартиру, где жил доберман. Там ее уже знали. Щенок тотчас же принялся за кость. Погладила его по чистой шоколадной шерстке и попрощалась с хозяевами квартиры.