Ришелье - [107]

* * *

Государственный министр, по двум надуманным причинам

Бесконечной войной заложив основы,

А своими бескрайними амбициями добавив,

Разорил огнем наши плодородные нивы.

В этих бедствиях, плодах его неустанных забот,

Виновны те, кого он поставил у кормила власти,

Он развратил духовенство, завладел судами,

Захватил сокровища самых сильных городов.

Чтобы облагодетельствовать своих, он лишил привилегий

И мать правителя, и принцев крови,

Он разоружил своего короля, заставил сослать его брата,

И вот, наконец, он издох.

Теперь, зная о том зле, которое он совершил,

Возблагодарим же Бога, поддерживающего скипетр наших королей.

* * *

Если бы ты мог, Арман, невзирая на сжимающий тебя свинец,

Поднять свое августейшее чело и бросить из-под земли

Свой благородный, подобный молнии взор,

Страшнее тех молний, которые посылает Небо,

Ты бы заставил побледнеть земных выродков,

Осыпающих тебя несправедливыми обвинениями,

Ты бы заставил покраснеть неблагодарных злопыхателей,

Превративших без тебя все несчастья в войну.

Но нет, покойся с миром, таково последнее усилие

Воли, умершей с твоей смертью.

Твоя память сияет, несмотря на клевету,

И Франция, и Испания своими вялыми умами

Смогут верно оценить твою добродетель:

Одна — взвесив твою славу, другая — свое облегчение.

Жан ДЕМЛРЕ де СЕН-СУРЛЕН,

Член Французской Академии

* * *

При добродушном короле амбициозный, коварный,

Жадный, наглый, предательский, неблагодарный,

                                                                 кровожадный священник,

За счет Франции утолил свой гнев,

И все находилось под ярмом этого наглеца.

Боясь, что помешают его гнусным замыслам,

Отнимут его богатства, он изгнал королеву-мать,

Разоружил своего короля, заставил сослать его брата,

Вопреки соблюдению земных и небесных законов;

Тюремщик знати, пожиратель всех князей,

Вымогатель последнего добра из провинций,

Желающий при этом, чтобы его любили во имя Ришелье.

Вот деяния этого отвратительного чудовища,

Чье имя навсегда останется пугающим,

Поскольку он, наконец, умер, так и не пожелав поверить в Бога.

* * *

Скончался Ришелье, французский гений.

О, горе для грядущих поколений!

Но

От нас дождаться слез и пеней

Ему вовек не суждено.

Сезар БЛО, барон де Шовиньи

* * *

Ты подчинил монарху Ла-Рошель,

Форт, ересью грозивший нам досель,

И против новых козней принял меры:

Сорбонну сделал фортом нашей веры.

Ля ЖИРОДЬЕР

* * *

На смерть кардинала Ришелье, которая наступила

от острого геморроя

Тяжело заболев, Ришелье догадался,

Что не зря Сатана к изголовью подкрался,

Что он душу его день и ночь стережет.

И тогда кардинал как ни в чем не бывало

Сунул судно в постель, и душа кардинала

Отлетела тайком через задний проход[157].

* * *

Сей муж, нас грабивший помалу и помногу,

Принес французам уйму бед.

Теперь он душу отдал Богу,

Но взял ли Бог ее — вестей покуда нет.

Надгробное слово герцогини д’Эгийон

Вступивший в управление делами ради славы своего дома и еще более ради славы Франции, человек, более великий своим умом и добродетелями, чем званием и состоянием; всегда используемый и всегда стоящий выше своих занятий, способный управлять настоящим и предвидеть будущее, обеспечивать хорошие события и исправлять плохие; разносторонний в своих планах, мудрый в советах, справедливый в выборе, счастливый в выполнении задуманного, одним словом, полный тех великолепных даров, что Господь дает некоторым душам, кои создает, чтобы главенствовать над другими и приводить в движение те пружины, которые Его провидение использует, чтобы возвышать и ослаблять, согласно Его вечным законам, фортуну королей и королевств.

Портрет кардинала Ришелье

Кардинал Ришелье имел благородное происхождение. Искры его заслуг вспыхнули еще в юности: он проявил себя в Сорбонне; в добрый час заметили, что в уме он имел силу и живость. Обычно он принимал правильные решения. Он был человеком слова, и даже большой интерес не позволял ему от этого слова отказываться; и в этом случае он ничего не забывал, чтобы соблюсти видимость доброй веры. Он не был либералом, но давал больше, чем обещал, и оказывал благодеяния. Он любил славу больше, чем это позволяла ему мораль; но следует отметить, что он злоупотреблял ею лишь соразмерно тем заслугам, которые он стяжал ввиду избытка честолюбия. У него не было ни ума, ни сердца, когда опасность миновала; он не имел ни того, ни другого до нее; можно сказать, что он предвидел опасности заранее благодаря своей прозорливости, чтобы преодолеть их благодаря своей твердости. Он был добрым другом; он даже желал быть другом народа; но, хотя он обладал учтивостью, достойным внешним видом и многими другими достоинствами, у него никогда не было того задушевного, что важно более всего другого. Благодаря своей власти и пышному величию он уничижал личное величие короля; но он с таким достоинством исполнял обязанности по управлению королевством, что не надо быть мудрецом, чтобы не понять того добра и зла, что он свершил. Он ясно различал границы между злом и худшим злом, между добром и лучшим добром, что является великим качеством для министра. Его слишком легко раздражали мелочи, заслонявшие важные вещи; но этот недостаток, происходящий из возвышенности ума, всегда связан со светом, его дополняющим. Он был достаточно религиозен для этого мира. Он исходил из добра или здравого смысла всякий раз, когда интересы приводили его ко злу, но, совершая зло, он прекрасно это осознавал. Он использовал государство для своих целей; но никогда министр не имел больше прилежания, заставляя понимать, что он работает на будущее. Наконец, следует признать, что все его пороки были прославляемы фортуной, поскольку они были пороками, служившими добродетели.