Рис - [65]

– У Лун всю свою жизнь не касался вина, сохраняя всегдашнюю трезвость рассудка – он будет, пожалуй, бродить по земле; по оставленной годы назад мягкой черной земле, на которой по правую сторону мутной реки наливается соками опийный мак, а по левую рис. Уже этой весной – таков был его замысел – в благословенном селении Кленов и Ив, по словам племяша, были высажены только эти культуры. У Лун хорошо просчитал всевозможные выгоды землевладения.

Ветер, пахнувший прохладой в окно, принес дух ароматных цветов придорожных акаций и странные запахи фармацевтической фабрики. Осень. У Лун, подставляя лицо ветерку, подобрался по куче зерна к слуховому оконцу. На улице Каменщиков не спасаются более от духоты обитатели ветхих лачуг. Тусклый свет фонарей разливает по синим камням мостовой лиловатых оттенков мерцание. Осень идет, шаг за шагом вступая в права. У Лун вспомнил, что так же: безжалостно, неотвратимо уходит ему отведенное время; что не поддается леченью проклятый недуг.

– Твою мать! – вмиг охваченный скорбью У Лун заорал на всю улицу. – ...б твою мать!

Каждый крик ослаблял его: ныне настолько легко исчерпать его некогда неистощимые силы. У Лун тяжело навалился на старую, в сколах и трещинах раму окна. И внезапно почувствовал прикосновение. Темная длань. Она гладила волосы на голове.

– Уходи! Не касайся меня, – У Лун, сжавшись всем телом, шептал, задыхаясь. – Чего тебе надобно?

Улица Каменщиков наконец погрузилась в безмолвие. Лишь под навесом у мелочной лавки таилась какая-то тень. Человек. То и дело глядит на лабаз. У Лун видел его, но не смог разглядеть в темноте. Кто таков? И чего ему надо?

Глава XIV

Ци Юнь пригласила в лабаз колдуна: череда страшных бед убедила ее – где-то в доме таится злокозненный дух. Пусть колдун его выгонит.

Утром, дождливым и слякотным в двери лабаза вошел облаченный в даосскую робу колдун. За его чародейством – размахивая деревянным мечом, тот метался, преследуя духа, по дому – следили объятая страхом Ци Юнь и У Лун, преспокойно цедивший густой горький чай в старом кресле-качалке. Когда же колдун, расстелив на земле лист бумаги, готовился к казни плененного духа, У Лун вдруг затрясся от хохота.

– Что тут смешного? – одернула мужа Ци Юнь. – Ты же духа вспугнешь!

– Я над вами смеюсь: чушь и небыль за правду считаете. Чай не с вчерашнего дня в этом мире живу. Балаган с казнью духов мне ведом.

Проткнув деревянным мечом желтый лист, чародей с раскрасневшимся самодовольным лицом экстатически выкрикнул:

– Вот она, кровь злого духа!

И тут же осекся. Ци Юнь с озадаченным видом сверлила глазами бумагу. Там не было крови. Одна лишь дыра от меча.

– Этот лист порошком не натерт. Он не будет кровить, – прыснул смехом У Лун.

На его торжествующем потном лице расплывалась усмешка сыгравшего славную шутку:

– Я, дурень, бумагу твою подменил. Все мне ваши проделки известны. Я в юности тоже подумывал стать колдуном, чтобы деньги без пота сшибать.

– Подменил мне бумагу? – смущенный колдун спрятал в ножны магический меч. – У вас лживые души. Злокозненный дух не изловлен. Он сгубит всю вашу семью!

– Неужели не слышал ты имя «У Лун»? Безголовых ты можешь дурить, но дурачить меня в моем собственном доме?

У Лун смежил веки. Его удалая усмешка исчезла с лица, уступив выраженью усталости и тихой скорби:

– Теперь даже смех причиняет мне боль. Даже пара улыбок меня утомляет. Мне нужно прилечь. Я-то знаю, где прячется дух. Только вам ли его изловить?

Проводив колдуна до ворот, Ци Юнь выплатила надлежащую сумму.

– Похоже, я знаю, где дух, – заявил ей колдун с хитровато-загадочной миной. – В лабазе скрывается дух воплоти. Не проткнуть деревянным мечом.

– Где же он? – поедая глазами по-бабьи накрашенный рот колдуна, Ци Юнь тщилась постичь смысл его изречений.

– Вон там, – снизив голос, колдун указал мечом в сторону спальни. – Качается в кресле.

Ци Юнь еще долго стояла на влажных ступеньках крыльца, провожая глазами легко различимый в толпе силуэт чародея. Ей верилось, тот сказал правду.

На улице Каменщиков горький жребий двух братьев – Ми Шэн и Чай Шэн по прошествии лета остались без жен – посчитали небесным возмездием за прегрешенья У Лун’а. Молва утверждала: он столько содеял в своей жизни зла, что на головы членов семьи должны пасть всевозможные кары.

Соседей всё лето преследовал режущий уши назойливый вой, издаваемый старой гармошкой Ми Шэн’а. Надежда на то, что губная гармошка умолкнет в осеннюю пору, осталась пустым упованием. Как-то прохожие стали свидетелями возмутительной сцены: Ми Шэн, извлекая из дудки нестройные резкие звуки, бежал, волоча искривленную ногу, за дочкой владельца торгующей мебелью лавки. Девица рыдала от страха. В глазах у Ми Шэн’а сверкал темный пламень немыслимой ярости.

Все утверждали: Ми Шэн – просто чокнутый бабник. И только учитель, который получше других понимал, что творится в злосчастной семье – как-никак это он составлял для Ци Юнь родословец – оспаривал вздорные сплетни толковыми доводами:

– Ты родную сестру смог бы в десять годков придушить? Ми Шэн с детства на голову слаб. А несчастья, сама обстановка в семье лишь ведут его дух к помрачению. Ныне Ми Ш