Рис - [11]
Хозяин любил коротать вечера в бане Чистых Ключей, где обычно спасались от стужи владельцы лавчонок, лабазов, лотков со всей улицы Каменщиков. Временами с ним в баню ходил и У Лун, дабы было кому колотить по хозяйским ногам и тереть искривленную спину. Такие походы ему были в радость: теплый дух бани, раздетые люди – голый средь голых с такими же еле прикрытыми маревом членами. Здесь среди пара и плеска воды У Лун избавлялся от тяжести в сердце. Я такой же как все, думал он, натирая пропитанной маслом мочалкой хозяйскую спину. Мы все одинаковы. Так почему только я тебя тру, ты меня никогда? Ведь таких же размеров елда и такое же грязное тело. Но именно я должен старую рухлядь тереть и тереть. Почему?
Как-то раз у купальни У Лун натолкнулся на голых громил из Портовой Братвы. Они с криком сигали в горячую воду, потешно тряся животами. Он только подумал, что влажное марево сможет укрыть его от их задиристых глаз, как хозяин позвал Крепыша:
– Пусть работничек мой вашу спинку потрёт!
Потирая рукой волосатый пупок, тот прищурившись вперил в У Лун’а глаза:
– Ну, валяй. Если плохо натрешь, то пощады не жди. Если славно, монета с меня.
– Я натру вас, – У Лун отвел взгляд от дородного белого тела. – Но только не надо так грозно смотреть. Я не враг вам.
– А кто тебя знает, – Крепыш кряхтя вылез из теплой воды. – Я от Неба с людьми тяжело обхожусь. Ну а враг или нет, мне плевать. Если глаз не ласкаю, братва мигом бельма подлечит.
До отвращения бледная плоть с полноватым, мясистым, на бабий манер оттопыренным задом и смрадной дырой в окружении черных волос развалилась на лавке. У Лун сбрызнул тело водой и стал что было сил растирать руки, плечи, бока, натыкаясь на хлопкоподобное сало под дряблой, покрытою сетью синюшных сосудиков кожей. У Лун’а пекло изнутри, подмывало просунуть ладонь под объемистый зад, обхватить два яичка, как следует сжать – с сучьим выродком кончено. Он вспоминал, как в селении Кленов и Ив забивали скотину. Вот так Крепыша. Это просто: взять нож и, всадив его в самое мягкое место, содрать человечию шкуру. От этих раздумий ладони его начинали дрожать, и во влажных глазницах мерцали счастливые искры.
Под порывами ветра над входом в лабаз трепетало полотнище вывески. Выйдя из кузни, У Лун поглядел на холодный закат и, дубася рукою по стенам, направился в залу. Хозяин подсчитывал деньги за стойкой. Увидев втянувшего голову в плечи У Лун’а, владелец лабаза привстал.
– Там… напротив… кузнец... – задыхался У Лун с лихорадочным блеском в глазах, – в одночасье скончался.
– Наслышан я. Тиф, не иначе. Не трись там без дела. Заразу к нам в дом занесешь.
– У них некому молот держать. В этом деле без силы никак. Вот меня зазывают.
Хозяин, захлопнув вместительный ящик с деньгами, поднял на У Лун’а глаза:
– От корыта к корыту скакать научился? – в словах старика засквозила насмешка. – И кто надоумил?
– Они говорят, пять монет серебром каждый месяц. С кормежкою, – невозмутимо ответил У Лун.
Его пальцы, хрустя сочлененьями, мяли подкладку засаленной куртки:
– Я не дурак, ухожу.
Раскрыв в изумленьи глаза, хозяин сумел сохранить ироничную мину:
– Приспело, видать, воздаяние доброму сердцу. Что бешеной псине не дай, все равно покусает.
Хозяин, вздохнув, открыл ящик.
– Ну, сколько тебе?
– Пять монет серебром. Всяко силы, что я на лабаз извожу, того стоят.
– Держи!
Хозяин швырнул в него мелкой монетой. Дзынь. На пол упала вторая.
– Все пять забирай!
Хозяин был зол, но с лица не сходила усмешка:
– Зарплату потребовал, на человека похож.
Склонившись над полом, У Лун не спеша подбирал кругляши, долго дуя на каждый, как будто бы вынул монеты из грязи. Он тяжко сопел. На лице проступали багровые пятна, красневшие даже на шее и голых, чуть скрытых под курткой плечах. Наконец, сунув деньги в карман, он направился к двери:
– Я туфли куплю. Непременно из кожи. Из кожи!
Хозяин, опешив, смотрел ему в спину, не сразу взяв в толк что к чему. Ах, ну да, парусина и кожа. Давно все забыли, а он уязвлен. Для хозяина было загадкой: прошло столько дней, а он злится, он зол из-за пары каких-то там туфель. Вот они «ребра и грани» натуры У Лун’а: мелочность, злоба, злопамятство. А он-то считал его жалким пугливым бродягою и проглядел все приметы бунтарства. Хозяин поднялся, направился к двери. Все тем же манером: вжав голову в плечи, по улице темной и тихой спешил к перекрестку У Лун. Его бритый затылок сверкал тусклым светом, пока не исчез за углом.
– Ах ты, сучье отродье, – хозяин прильнул к косяку.
Душа не желала принять очевидного: чертов У Лун всё же выклянчил деньги. И туфли опять же.
– Из кожи, из кожи ему подавай!
Закрыв ящик с деньгами, хозяин поплелся из залы. Ци Юнь с громким стуком крошила на кухне капусту.
