Рип - [82]

— Я работаю на твоего отца уже пятнадцать лет. — Я посмотрел на него, а он на меня. — Никогда, ни разу за всю мою службу, куда бы нас не посылали, ни князь, ни пахан не сражались рядом с нами. Алик Дуров дрался в «Подземелье». Он убивал на этих улицах только потому, что был больным сукиным сыном. Он обращался с нашими людьми, как с собаками, одноразовыми солдатами для развлечения. Но ты, ты сражаешься вместе с нами с гордостью, как брат по оружию. Ты даешь нам повод для гордости за семью Волковых и за наше положение в Нью-Йорке. — Он оглянулся, молча кивнув быкам, и добавил: — Ты ведешь нас с тех самых пор, как вернулся. И каждый из наших братьев здесь, и остальные солдаты братвы последуют за тобой даже в ад. — Михаил поерзал на сиденье: — Когда-нибудь ты станешь лучшим паханом, который у нас когда-либо был, сэр. И я буду гордо стоять рядом с тобой. Мы все будем.

От веры братьев в меня перехватило дыхание, и я разделял их гордость.

Почувствовав на руках стальные кастеты и винтовку на коленях, я, наконец, понял. Я знал, что это была та жизнь, для которой я был создан. Бои, насилие, годы убийств в ГУЛАГе и мои братья воры в законе.

Я был гребаным князем братвы Волкова.

И сегодня вечером я не подведу.

Я не подведу, пока ношу имя пахана в своем сердце. Я не остановлюсь, пока не сделаю нас самой сильной, самой страшной мафией во всем Нью-Йорке.

Я глубоко вздохнул.

Наконец-то я нашел свое место.

Глава 20 Заал

Темнота.

Снова в темноте.

Я ненавидел эту чертову тьму.

Цепи туго и тяжело обвивали мои запястья и лодыжки. И в камере было очень холодно.

Я не знал, как долго я нахожусь здесь, в этом аду, но этого достаточно, чтобы пропустить солнце. Этого достаточно, чтобы пропустить свет.

Мой желудок скрутило от боли. Мне пришлось закрыть глаза и дышать носом, когда я думал о том, чего мне не хватает больше всего.

Талия. Моей Талии.

Гнев наполнил мою грудь, когда я вспоминал о ней, висящей на цепях, окровавленной и избитой. И Джахуа, держащий нож у ее горла.

Она была такой сильной. Умоляла глазами не отдавать мою жизнь взамен ее. Но это было невозможно. Мое сердце… мое сердце никогда не выживет, если я потеряю ее.

Лишь для нее оно было полным. Я приму наркотики, лишь бы защитить ее.

Талия будет в безопасности.

Звук охранника, входящего в камеру, пронзил темноту. Шаги приблизились ко мне.

Внезапно вспыхнул яркий свет. Я отшатнулся от белой вспышки.

— Поднимайся, — прошипел охранник на моем родном грузинском языке. — Хозяин хочет тебя видеть.

— Он мне не хозяин, — прорычал я. Охранник отступил, когда я поднялся на ноги и подошел к двери. Я видел страх на его лице.

Он был слаб.

Я протянул руки, но охранник не двинулся с места.

— Я не сдвинусь с места, — сказал я. — Делай то, зачем пришел.

Охранник попятился. В его трясущихся руках звякнули ключи. Ярость овладела мной, и, ударив рукой по металлическим прутьям, я взревел:

— Сделай это!

Охранник подпрыгнул, но отпер дверь. Я протянул руки. Схватившись за цепь, он повел меня по сырому коридору в темную комнату в конце. Мою кожу покалывало, когда воспоминания нахлынули на меня. Иглы, боль, крики… Анри… Анри…

Охранник потянул за цепь. Он распахнул дверь в комнату. Внезапно все стало знакомым: узкая кровать, ремни, которыми меня привязывали, единственная лампочка, свисающая с потолка, и запах. Запах химикатов, наркотика. Наркотика, который они вливали в мои вены, наркотика, который заставлял меня забыть обо всем.

Я не хотел забывать.

Я не хотел забывать длинные золотистые волосы, карие глаза и ту улыбку. Улыбку Талии.

Позади меня кто-то вошел в дверь. Я знал, что это был Джахуа. Я чувствовал его. Я мысленно видел его лицо, когда он приказывал убить мою семью. Я отчетливо слышал его голос, когда он приказывал охранникам стрелять, и видел выражение удовлетворения на его лице, когда он приказал стражникам оставить мою семью у стены, растерзанную и сваленную в кучу, как стадо забитых свиней. И я вспомнил его лицо, когда он пристегивал меня и брата ремнями и накачивал нас жидкой яростью.

— Привяжи его к стене, — сказал он. Охранник потянул меня за цепи, выполняя приказ.

Я повис на стене. Джахуа приказал:

— Плотнее.

Охранник потянул за цепи. Я стиснул зубы, когда мои руки вытянулись так широко, что мышцы горели.

Я дышал через нос, вдыхая и выдыхая, вдыхая и выдыхая, пытаясь притупить боль.

Внезапно передо мной появились две ступни. Переполненный злобой и ненавистью, я поднял голову и встретился взглядом с Джахуа. Его лицо исказилось от ярости, когда я посмотрел в его глаза. Отдернув руку, он ударил меня прямо в живот. Но я не отреагировал. Я даже не вздрогнул.

Лицо Джахуа покраснело. Схватив меня за волосы, он запрокинул мне голову и выплюнул:

— Ты, бл*дь, смеешь смотреть мне в глаза. Ты.

Я не сводил с него глаз и прошипел:

— Я помню. Я помню все.

Когда эта сука не отреагировал, то я сказал:

— Я помню, как ты пришел в наш загородный дом. Я помню, как ты убил мою семью. Я помню, как меня привели к тебе. Помню, как был привязан к кровати вместе с моим братом. Я помню, как ты экспериментировал на нас. Колол, бил, заставлял драться.

Заставлял нас убивать других, учиться быть дикарями. Я помню, как ты приковывал нас к стене, как меня сейчас, бил нас, пока мы не называли тебя Хозяином. Бил нас, пока мы не забывали наши имена.