Римский трибун - [71]

— «В течение семи месяцев Кола ди Риенцо держал бразды республиканского правления, и если бы ему удалось кончить так же, как он начал, то это было бы дело скорей божественное, чем человеческое, — отчетливо выговаривая слова, читал школяр. — Такому человеку, принесшему себя в жертву ради вашей славы, а не ради своей гордости, вы, не колеблясь, должны прийти на помощь… Осмельтесь же на что-нибудь, заклинаю вас памятью истории Рима, останками великих предков, милосердием господа, завещавшего любить ближних и помогать несчастным! Страх недостоин римлян!

Сделайте все для спасения того, о ком я говорю! Будьте единодушны, пусть мир узнает, что у римского народа одна воля и один голос… Требуйте узника или по крайней мере справедливости и освободите Риенцо от недостойной его тюрьмы!»

Едва послание Петрарки было дочитано, рыночная площадь забурлила и огласилась сотнями криков.

— Свободу Коле ди Риенцо! Долой сенаторов! Да здравствует трибунат!

Столяр Паоло Буффа вдруг поднял руку и громко воскликнул:

— Идем к Капитолию! Потребуем народного собрания!

Его дружно поддержали:

— На Капитолий! Все на Капитолий!

Толпа, вооружаясь валявшимися под ногами камнями, с яростными возгласами устремилась к Капитолийскому дворцу.

* * *

— Как только кончится прием испанского посла, я позову вашу милость. — Папский камерарий слегка поклонился и бесшумно исчез за дверью.

Кола ди Риенцо остался один в малом гостевом зале Авиньонского дворца. Прихрамывая, он подошел к высокому венецианскому зеркалу, вделанному в стену, и взглянул на свое отражение. В новом, отлично сшитом камзоле и дутых штанах из дорогого сукна, в кожаных узконосых сапогах, какие носили рыцари, он выглядел не так уж плохо.

Конечно, трехлетнее заключение оставило следы. На лице появились морщины, борода стала почти седой, а ведь ему всего 38 лет. Последние месяцы он провел в постоянном ожидании казни в одиночной полутемной камере, под одной из башен папской резиденции.

Но, слава богу, теперь все позади. Бороду можно подкрасить или сбрить, а чрезмерная худоба и бледность начали понемногу проходить благодаря хорошему питанию и ежедневным прогулкам по дворцовому парку. Только вот с правой ногой беда. То место, где была надета колодка с тяжелой цепью, которой он был прикован к стене, очень болело. Хотя придворный врач и дал целебные мази, вряд ли он перестанет хромать прежде, чем доберется до Италии.

При мысли о предстоящем возвращении на родину сердце Колы забилось сильнее. Неужели он опять увидит Рим? Наконец-то божественное провидение вспомнило о нем. Чудесное избавление пришло в тот миг, когда, казалось, не было никакой надежды. Правда, небесная милость была возвещена устами человека, мало походившего на ангела. Это был всего-навсего старый тюремный надзиратель, обычно угрюмый и молчаливый. Однажды он явился в камеру и, сам заговорив вдруг с узником, сообщил о смерти Климента VI.

Дальше события разворачивались быстро. Недели через полторы пришло известие об избрании конклавом нового папы. Им стал француз Этьен Обер, получивший имя Иннокентий VI. Новый первосвященник вскоре потребовал к себе дело узника. Рассмотрев его, он объявил, что в поступках и речах бывшего трибуна не было ничего, противоречащего христианской религии, и потому нужно отменить приговор; тем более что римское население настойчиво выражало желание видеть его свободным.

Кола ди Риенцо улыбнулся. Кажется, маг-сарацин, предсказав возвращение в Рим, не ошибся. Один папа велел его казнить, другой миловал и, вероятно, пошлет в Италию. Слухи о волнениях в Вечном городе проникали даже сюда, за толстые стены Авиньонского дворца. Размышления Колы были прерваны появлением камерария. Тот молча проводил его в рабочий кабинет папы. Иннокентий VI, болезненного вида человек, в очках, с усталым лицом, изборожденным старческими морщинами, поднялся из-за стола и отослал камерария. Подойдя к гостю, опустившемуся перед ним на колени, он положил ему руку на плечо и сказал:

— Встань! Встань, сын мой, и соблаговоли выслушать нас. Мы знаем, ты долго подвергался гонениям и перенес многие невзгоды. Но такова участь всех, кто хочет добра, не умея бороться со злом.

Папа прошелся по комнате, остановился у окна и, внимательно посмотрев оттуда на собеседника, продолжал:

— Ты хотел привести Италию к миру, а там по-прежнему не утихают войны. Ты собирался сделать Рим оплотом порядка и добродетели, а он, как и раньше, остается рассадником смут и пороков.

— Чтобы избавиться от междоусобиц, надо обуздать баронов и объединить страну, — тихо произнес бывший римский трибун.

— Совершенно верно, — согласился Иннокентий VI, — только свершить это может лишь церковь. И мы постараемся в ближайшее время дать народам Италии желанный мир и спокойствие. Кардинал Альборнос, лучший из наших кардиналов, назначен легатом и викарием всех наших владений на Апеннинском полуострове. Тебя же мы намерены направить в Рим, если ты, впрочем, выразишь согласие.

— Я готов! — радостно воскликнул Кола ди Риенцо.

— Однако, не скрою, мы рассчитываем, что, наученный горьким опытом, ты употребишь свои силы и влияние на действительное водворение общественного блага. — Папа подошел к столу и, взяв один из лежавших там свитков, продолжал: — Вот письмо к римлянам. Мы отправим его сегодня же в «Совет тринадцати». Послушай, это касается тебя. — Иннокентий VI, придерживая очки, стал неторопливо читать: — «Хотя по поводу возлюбленного сына нашего, благородного мужа Николая Риенцо, вашего согражданина и рыцаря, было говорено много худого, как нашему предшественнику, блаженной памяти папе Клименту Шестому, так и нам; хотя против него веден был даже процесс, однако мы, направляемые божественным милосердием и принимая во внимание, что, хотя Этот рыцарь, ныне содержащийся в нашей темнице, многое преувеличивал, зато совершил много действительно хороших и великих дел…»