Римские вакации - [22]

Рабыни, правильно восприняв призывы, неторопливо освободились от своих балахонов, под которыми не оказалась ровным счётом никакого нижнего белья, и, белея формами, вошли в воду. Нагота их нисколько не сковывала, и ладошки наподобие фиговых листочков применять они не стремились.

Коллеги, умерив буйство, подгребли к ним, похохатывая глупо, и повели себя совсем как подростки, то есть принялись брызгаться, поначалу осторожно, а затем все смелее и решительнее, с подобающими кличами.

Джон нерешительно похмыкал, затем пробормотав о том, что ночью все кошки серы, а девушки приятны, осторожно начал подгребать к компании.

Я не видел удовольствия принимать участие в происходивших забавах; стоя по грудь в воде и наслаждаясь прохладой, скептически наблюдал за развитием буйства коллег, действовавших по сценарию, привычному им самим, но, похоже, совершенно загадочному для ошалевших рабынь.

Брызганье плавно перешло в непосредственные телесные контакты — первым вступил в дело Раис, ринувшийся наподобие влюблённого бегемота в гущу жавшихся друг к дружке девиц и принявшийся лапать их как попало. Лёлик с Бобой наперегонки последовали примеру сластолюбца, да только в пылу страсти Боба перепутал ориентиры, отчего Лёлик возмущенно заорал, обвиняя того в неодобряемой склонности. Серёга, узрев, что верхний эшелон основательно заполнен, счастливо догадался начать под дам подныривать, отчего то одна, то другая стала вскрикивать и шарахаться в сторону.

Джон, наконец, подобравшись к общей куче, схватил крайнюю рабыню за руку, и, как бы ненароком, поволок её к берегу.

Полная тишина установилась за спиною.

— Эй! — неуверенно воскликнул Боба. — А ты которую взял?

— А-а! Всё равно ничего не видно! — залихватски гаркнул Раис. — А ну, где титьки большие!?

Он лихорадочно пошарил в рабынях, схватил нужную и поспешил на берег, поднимая могучую волну.

Оставшиеся коллеги тут же бросились с похвальной деловитостью разбирать девиц; слышны были лишь деловитое сопение и шум рассекаемой воды.

Не успел я оглянуться, как остался лишь в компании невостребованных рабынь, продолжавших стоять по грудь в воде и о чём-то переговаривавшихся еле слышно. Я почувствовал себя совсем одиноким и было подумал о примере коллег, и даже придвинулся к девицам, но тут одна из них с полной непосредственностью шумно высморкалась в пальцы, а затем начала эти пальцы полоскать в воде.

Весь мой не успевший набрать обороты интерес тут же иссяк; я поскучнел и поспешил выбраться на берег. Там я нашёл свою одежду, подобрал её, переместился к деревьям, на травку, где и привольно расположился. Лёгкий ветерок приятно трогал кожу; было тепло и комфортно.

Рабыни также вылезли из воды, оделись и куда-то побрели не спеша.

Горьковатые запахи ночи струились в лёгком ветерке, холодившем лицо, яркие звезды торжественно мерцали в бездонном небе, и было всё это столь реально и осязаемо, что в смятенный рассудок тут же вкрались сомнения в реальности происходящего. Показалось, будто всё это всего лишь странный сон и вот-вот он прервётся, и проснусь я в своей комнате, смутно озаряемой Луной, и, приподнявшись, стану вертеть головой ошалело, с трудом отличая навеянные фантазии от привычного интерьера; и я уже было совсем собрался просыпаться, как тут случилась тому помеха в виде пронзительного гласа Лёлика, недовольно возвестившего о том, что время потехи по его разумению было да сплыло.

— Что шумишь? — окликнул я его.

Лёлик, уже одетый, энергично чертыхаясь, подошёл, уселся рядом и стал с зубовным скрежетом пояснять:

— Ну никакой культуры! Я ведь не босяк какой, я романтик и эстетик… К обходительности привык, чтоб всё по чину… Даже поцеловать захотел. А она как раззявилась, так чесночищем попёрло как от вурдалака! Тьфу!…

— Ты что-то путаешь, — поправил я разгневанного коллегу. — Это как раз вурдалаки от чеснока шарахаются. Так что ты сам, часом, не из оных будешь?

— Да иди ты!… — обозлённо заругался Лёлик и вновь призывно завопил.

Из кустов стали выбредать степенным ходом коллеги с дамами, белея телесами как привидения. Они сходу принялись энергично высказываться в адрес Лёлика в смысле сомнений в его возможностях как полноценного мачо, а более всех раздосадованный Раис даже завопил обидно:

— Да какой он мачо?! Он чмоча!

Лёлик в ответ шипел возмущённо и, гордо вскидывая голову, вновь и вновь рассказывал о настигшем его в самый ответственный момент чесночном зловонии.

Последним из кустов появился Джон; он судорожно зевал и загребал ногами песок. Подошедши, Джон ткнул указующе перстом в надувшегося Лёлика и открыл рот, намереваясь вынести тому очередное порицание, но лишь махнул рукой и раззевался на полчаса. Это оказалось столь заразительным, что все мы стали зевать и потягиваться, после чего без всяких альтернатив высказались за скорейший отход ко сну.

Обратная дорога проходила без суеты и лишних слов; один лишь Лёлик всё продолжал обиженно зудеть, что, впрочем, не мешало ему сдирать с веток яблоки и с нервной поспешностью их поедать; при этом он как бы невзначай швырял огрызками в свою несостоявшуюся любовницу.

— А ты как решил чесночно-луковый вопрос? — спросил я Джона.