Римские вакации - [191]

— Так ты, значит, от сокровищ отказываешься? — строго спросил его Боба.

— Ничего не отказываюсь! — энергично отмёл столь нелепое предположение Раис.

— А чего тогда говоришь? — удивился Серёга.

— Ничего я не говорю. Это я так, для наставления! — солидно ответствовал Раис.

— Ну ладно, — энергично резюмировал Джон. — Мешки под завязку. Надо что-нибудь и настоящим археологам оставить.

Лёлик громко хохотнул.

— Ты чего? — недоумённо спросил Джон.

— А вот сейчас как напишу на стенке: здесь был Лёлик, — пояснил наш друг. — Вот пусть эти археологи через две тысячи лет и вспотеют, когда мой автограф прочитают!

— Пиши, пиши! — глумливо одобрил Раис. — И адрес свой напиши! Домой вернёмся, а там тебя уже конвой ждёт за порчу культурного имущества!

— Сначала вернуться надо, — дельно заметил Джон.

— Вот именно! — сказал Лёлик. — Сейчас пойдём назад, а фонарик и поломается.

— Тогда каюк, — пессимистично, но верно заметил Серёга.

— Да уж, — поддержал я тему. — Археологи потом весьма удивятся.

— Чего это удивятся? — не понял Серёга.

— Так найдут в этих древних катакомбах амуницию нашу да вооружение. Вот и удивятся, — пояснил я.

— Зато какая реклама "Калашам" будет, — хмыкнул Лёлик. — Скажут, что ещё древние египтяне предпочитали автоматы Калашникова.

— Эй, хорош лясы точить! — сердито сказал Боба и сунул фонарик Лёлику. — На-ка вот сам свети, а то у меня рука устала.

— Что всё я? — Лёлик спрятал руки за спину и кивнул на меня. — Вон он факел не уберёг, пусть и крутит динаму.

Я не стал отнекиваться, принял фонарик, осветил лаз и пригласил:

— Попрошу на выход, господа!

Мы по очереди пролезли в первую комнату. Воздух там совсем уж напитался разлитыми Раисом благовониями.

— Прям как в церкви пахнет, — заметил Боба.

— Ага! — поддержал Лёлик. — Елеем и ладаном.

— Погодь-ка… — напрягся Джон. — А елей и ладан из чего делают?

— Да, вроде, из смолы ливанского кедра, — попытался я вспомнить.

— А смола есть что? — поразмыслил Джон. — Смола есть горючий материал.

— Точняк! — понял ход мыслей Серёга. — Сейчас попробуем. А ну свети! — скомандовал он мне и захлопотал.

Первым делом умелец залез в сундук с оружием, достал дротик, отломал наконечник, потом из другого сундука добыл рулон ткани, отхватил штык-ножом длинную полосу, намотал её на конец древка, усердно повозил получившимся тряпичным набалдашником в густой маслянисто блестевшей луже пахучей субстанции, после чего встал в позу олимпийского факелоносца и призывно воскликнул:

— Зажигай!

Джон чиркнул зажигалкой, осторожно поднёс огонёк к напитанному набалдашнику. Через томительную минуту набалдашник занялся светлым пламенем, разгоревшимся очень даже неплохо.

Коллеги обрадованно загалдели и дружно кинулись мастерить новые факелы. Соорудив на каждого по штучке и устроив тем самым настоящую иллюминацию, мы коллективно отговорили Лёлика от попыток всё-таки оставить автограф и отправились в обратный путь.

Из подземелья выбрались без эксцессов. Единственно, пришлось изрядно попотеть, карабкаясь по верёвке наверх, вытягивая полезный груз и, особенно, поднимая общими усилиями Раиса, оравшего при том благим и неблагим матом.

Наконец, мы вышли под открытое небо. Был уже глубокий вечер. Солнце на западе скатывалось вниз, превращаясь в огромный оранжевый шар, небо на востоке густело тёмной синевой.

Без промедления мы отправились назад. Обратная дорога, как это бывает, показалась короче. Хотя вес нашей поклажи возрос значительно, но никто на судьбу не жаловался. Напротив, коллеги часто с восторгом поминали про свою ношу, которая не тянет, и про то, что теперь-то уж точно заживём с превеликим удовольствием.

Краски позднего вечера быстро угасли, и на пустыню стремительно обрушилась ночь. Звёздные россыпи стали переливаться жидким огнём по всей небесной сфере; заблистал узкий серп молодой Луны, эфемерный жемчужный свет залил окрестности. Реальная действительность сделалась серебристо-угольной с резким контрастом. Каждый бугорок выпятился, каждая впадина превратилась в кусок бездны.

— Глянь, глянь!… — засипел Раис.

Сбоку на вершине холма зажглись пронзительной зеленью несколько пар чьих-то глаз.

— Львы страшные… — прошептал испуганно Лёлик.

— Львы ночью спят… — неуверенно возразил Джон, тем не менее, стаскивая автомат с плеча.

— Сейчас стрельну! — Раис передёрнул затвор и прицелился.

— Не паникуй! — остановил я его. — Нам лишний шум ни к чему.

Точки вдруг беззвучно исчезли, но взамен дикий захлёбывавшийся лай ударил по туго натянутым нервам.

— Эть, шакалы позорные! — воскликнул Серёга, то ли заругавшись, то ли называя вещи своими именами.

Тёмная гряда оазиса, маячившая впереди, выделялась оранжевыми пятнами костров, да ещё шатёр Антония светился изнутри празднично как кукольный домик.

Постов как таковых не было; только у костров сидели дежурные легионера, да и те клевали носами. Лагерь безмятежно спал. Мы нашли на стоявших тесными рядами повозках шерстяные походные одеяла, подошли к ближайшему костру и, наказав дежурному не жалеть дров, стали устраиваться на боковую, причём каждый приспособил свой рюкзак под голову, хотя и было это жёстко и неудобно. Дневные полновесные впечатления предстали словно бы увиденными со стороны, наподобие широкоформатного фильма, а оттого и быстро затерялись в глубинах могучего сна.