В чем добро? В чем зло? Все величие Наполеона стало никчемным, как вконец затрепанное знамя. Торгаши и монахи заполняли лестницы пьяцца ди Спанья. Внизу, в Ватикане, Пия VII стерегут солдаты Франца II. Что стало бы с его товарищами по Школе, если бы Давиду удалось увлечь их на родину во время французской кампании? Ничего не скажешь, новости из Парижа стоят новостей из Лондона! И дела-то всего, что какую-то маленькую принцессу запирают в ее золоченую тюрьму, ибо она верит, будто у нее есть сердце! Больше ничего не поймешь из того, что пишут люди. Утверждают, будто в хартии Людовика XVIII заключается все наследие революции… А Мюрат? Мюрат, который в июне прошлого года убеждал своих солдат: «Император жаждет только войны. Я предал бы интересы моей бывшей родины, интересы моих государств и ваши интересы, если бы сразу же не отделил свои войска от войск императора, чтобы присоединиться к коалиции армий союзных держав…» Однако поговаривают, что на конгрессе в Вене Людовик XVIII просил отречения, если, конечно, верить итальянцам… тем, с кем Давид встречается, как с «равными» в Анже… О Италия, Италия! Если бы молодой француз мог помочь тебе, родина Эмилио и Цецилии, добиться независимости! Этой осенью Эмилио и Давид поняли, что оба дали одинаковую клятву, ведь «Ложа Братской Нежности» в Анже также относилась к шотландскому ритуалу… Произошло это потому, что папа запретил масонские ложи. Разве после этого мог Давид изменить своей клятве? Речь идет о чести! Ну а Мюрат? В чем же добро и в чем зло? Они утверждают, будто в Мюрате надежда Италии… Кое-кто из них когда-то также слепо верил в Наполеона…
Давид ощущал какую-то смутную ревность к красивому, затянутому в бархат кавалеру, высокому и с тем огнем в глазах, который нравится женщинам… А мне не нравятся его глаза. Давид ведь был маленьким, некрасивым… Правда, не таким маленьким, как его друг Энгр. Неужели, с горечью подумал Давид, в этом кроется причина тех чувств, которые питает он к своему другу… глупости какие-то!
Он последний раз взглянул на Рим, повернулся и пошел в сторону виа Грегориана. Повсюду в городе звонили колокола. В этот час Доминик наверняка дома.
