Римская сатира - [11]
30 Я ведь и сам хоть рожден по сю сторону моря, однако
Тоже, случалось, писал по-гречески прежде стишонки.
Но однажды средь ночи, когда сновиденья правдивы,
Вдруг мне явился Квирин[69] и с угрозой сказал мне: «Безумец!
В Греции много поэтов. Толпу их умножить собою —
То же, что в рощу дров наносить, ничуть не умнее!»
Между тем как надутый Альпин[70] вторично Мемнона
Режет в стихах и главу уродует грязную Рейна,
Я для забавы безделки пишу, которые в храме
Бога поэтов (где Тарпа[71] судьей) состязаться не будут,
40 Да и не будут по нескольку раз появляться на сцене.
Ты лишь один из живущих поэтов, Фунданий[72], столь мило
Можешь прелестниц заставить болтать, столь искусно представить
Дава, который морочит несчастного старца Хремета[73]!
Но Поллион[74] воспевает царей, но пламенный Варий
Равных не знает себе в эпопее, а сельские музы
Нежное, тонкое чувство Вергилию в дар ниспослали.
Я же, что пробовал тщетно Варрон Атацин[75] и другие,
Лучше пишу я сатиры, хотя и другой изобрел их.
Славы великой венца я с его головы не срываю!
50 Я ведь сказал: что он льется, как мутный источник, что часто
Больше отбросов несет, чем того, что пригодно. Скажи-ка,
Разве нет недостатков в самом великом Гомере?
Разве скромный Луцилий не делал поправок — и в ком же?
В трагике Акции[76]! Разве над Эннием он не смеется?
Разве, других порицая, себя он не выше их ставит?
Что же мешает и нам, читая Луцилия, тоже
Вслух разбирать: ему ли натура его отказала
В мягкости, или предметы, которые он выбирает,
Жестки; но только стихи у Луцилия жестки — как будто
60 Так он писал, чтобы только шесть стоп в стихе уместились,
Да чтобы двести стихов натощак, да столько же после
Ужина! Что ж, говорят, ведь писал же так Кассий Этрурец
Как река он стихами кипел и по смерти сожжен был
С кипой стихов: их одних на костер погребальный достало!
Я повторяю: Луцилий, конечно, и легче и глаже,
Чем наш поэт[77], изобретший стихи, неизвестные грекам;
Легче и глаже он был всей толпы стародавних поэтов.
Но ведь когда бы, по воле судьбы, он в наше жил время,
Много бы выключил он: все, что ниже нашел совершенства,
70 Ногти бы до крови грыз он, чтоб сделать свой стих совершенным.
Если ты хочешь достойное что написать, чтоб читатель
Несколько раз прочитал,— ты стиль оборачивай чаще[78]
И не желай удивленья толпы, а пиши для немногих.
Или ты пишешь для школьников? Нет, я другого желаю!
Нет, я желаю, чтоб всадник меня похвалил благородный!
Так вот плясунья Арбускула раз, как ее освистали,
Очень умно говорила, что, зрителей всех презирая,
Рукоплесканий она от одних благородных желала!
Пусть же Пантилий меня беспокоит, как клоп, пусть заочно
80 Будет царапать меня и Деметрий, пусть и безумец
Фанний[79] поносит при всех, за столом у Тигеллия сидя!
Только бы Плотий и Барий, и мой Меценат, и Вергилий,
Муж благородный Октавий, и Валгий[80] и Фуск одобряли!
Если бы оба и Виски хвалили — я был бы доволен!
Но, оставивши лесть, я могу справедливо причислить
К ним и тебя, Поллион, и Мессалу с достойнейшим братом,
Бибула, Сервия к ним и тебя, благороднейший Фурний[81].
Многих друзей просвещенных мне скромность назвать запрещает.
Их бы желал я хвалы; признаюсь, что мне было бы грустно,
90 Если б надежда меня в одобрении их обманула.
С вас же, Деметрий с Тигеллием, будет вниманья и школьниц!
Мальчик! Поди переписывать эту тетрадку с другими!
КНИГА ВТОРАЯ
САТИРА ПЕРВАЯ
Или что я выхожу из пределов; другим же, напротив,
Что ни пишу я, все кажется слабым. Такими стихами
Можно писать, говорят, стихов по тысяче в сутки!
Что же мне делать, Требатий[82], скажи!
Требатий
Оставаться в покое.
Гораций
То есть мне вовсе стихов не писать?
Требатий
Не писать!
Гораций
Пусть погибну,
Ежели это не лучшее! Но... без того мне не спится!
Требатий
Если кто хочет покрепче уснуть, то, вытертый маслом,
Трижды имеет чрез Тибр переплыть и на ночь желудок
10 Цельным вином всполоскать. Но если писать ты охотник,
Лучше отважься ты подвиги Цезаря славить стихами.
Верно, ты будешь за труд награжден.
Гораций
И желал бы, отец мой,
Но я не чувствую силы к тому. Не всякий же может
Живо полки описать с их стеною железною копий,
Галлов со смертью в борьбе на обломках оружий иль парфов,
Сбитых с коней...
Требатий
Но ты мог бы представить его справедливость
И величье души, как Луцилий воспел Сципиона[83].
Гораций
Да, непременно: как скоро представится случай! Некстати
Цезаря слуху стихами Флакк докучать не захочет:
20 Если неловко погладить его, он, как конь, забрыкает.
Требатий
Это честнее бы, чем Пантолаба шута или мота
Номентана бранить. За себя опасается всякий.
Ты кого и не трогал, и те уж тебя ненавидят.
Гораций
Что же мне делать? Милоний плясать начинает, как скоро
Винный пар в голову вступит ему и свеча задвоится;
Кастор любит коней; из того же яйца порожденный
Поллукс[84] — борьбу. Что голов, то различных пристрастий на свете!
Мне наслажденье — слова заключать в стихотворную меру:
Как Луцилию было, хотя он... обоих нас лучше.
30 Всякие тайны свои, как друзьям, поверял он листочкам.
Горесть ли, радость ли — к ним, к ним одним всегда прибегал он!
Все приключенья, всю жизнь, как на верных обетных дощечках
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге собраны предания и поверья о призраках ночи — колдунах и ведьмах, оборотнях и вампирах, один вид которых вызывал неподдельный страх, леденивший даже мужественное сердце.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
…«Песнь о Нибелунгах» принадлежит к числу наиболее известных эпических произведений человечества. Она находится в кругу таких творений, как поэмы Гомера и «Песнь о Роланде», «Слово о полку Игореве» и «Божественная комедия» Данте — если оставаться в пределе европейских литератур…В. Г. Адмони.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Валерий Максим, живший в первой половине I в. н. э., прославился как автор своеобразной моральной, или нравоучительной, истории. Собрав в девяти книгах девятьсот шестьдесят семь занимательных историй из «деяний» и «изречений» знаменитых людей прошлого, он стал немыслимо популярен в Риме. Его главный труд был издан около 30 г. н. э. В настоящем издании для перевода использован классический текст Валерия Максима.
Предлагаемая читателю книга охватывает лирику древней Греции в том виде, как она отразилась в переводах русских поэтов главным образом XIX и отчасти XVIII и XX вв.Сборник имеет задачей познакомить не столько с древнегреческой лирикой как таковой, сколько с восприятием ее в русской поэзии. Поэтому переводы подобраны как с точки зрения полноты воспроизведения всех особенностей оригинала, так и по признаку характерности его восприятия на том или ином этапе развития русского художественного слова. При наличии нескольких переводов одного и того же древнегреческого текста даются наиболее примечательные из них — в указанном отношении.
В «Антологии кинизма» впервые в отечественной историко-философской литературе представлены на русском языке сохранившиеся фрагменты и уцелевшие сочинения древнейших киников, а также более поздних кинических и кинизирующих авторов, начиная с Антисфена Афинского и Диогена Синопского и кончая Дионом Хрисостомом и Лукианом иа Самосаты. Книга характеризует киническую мысль почти за тысячелетний период ее существования (V в. до н. э. — V в. н. э.).
Книга римского мифографа Гигина - одна из немногих сохранившихся попыток древних ученых полно и систематично изложить греческие мифы. Написанная по-латински книга Гигина является переводом и переработкой сочинения неизвестного греческого эрудита, работавшего в век Антонинов, в эпоху возрождения греческой культуры и образованности. Издание сопровождается подробными комментариями и обстоятельным предисловием. .
В настоящем издании вниманию читателей представлен перевод знаменитой поэмы Нонна из Хмима «Парафраза Святого Евангелия от Иоанна» («Деяния Иисуса»). Поэтический пересказ Благовестия апостола Иоанна языком Гомера — единственный в своем роде христианский «эпос» (более 3600 строф!). Поэма не являлась апокрифом — её читали в монастырях и храмах Востока. Первый русскоязычный перевод «Деяний Иисуса» увидел свет только в начале XXI в.
Апология, которую афинский философ Аристид держал пред императором Адрианом (Императору Титу Адриану Антонину, Августу и Пию, Маркиана Аристида, философа из Афин).Перевод сделан А. Покровским с греческой версии Апологии.