Римская Галлия - [25]
Гай Юлий Виндекс, который произвел возмущение в конце царствования Нерона, также не помышлял о независимости галлов. Этот человек, родом из Аквитании, потомок знатной туземной семьи, был римским сенатором и наместником провинции[274]. Ему не было повода желать ниспровержения римского господства; он стремился только возвести на престол нового императора. Пользуясь недовольством галлов на администрацию Нерона, он возбудил их к восстанию. Древние историки с полнейшею ясностью изображают истинную природу этого движения. Виндекс созвал вступивших в заговор и прежде всего «заставил их поклясться, что они все сделают во имя сената и народа римского»[275]. Он обратился к ним с речью; не говоря ни слова о независимости галлов, вождь перечислил своим сторонникам все злодеяния Нерона: он остановился особенно на описании частной жизни этого чудовища, «которое позорило, по его словам, священное звание императора»; он заклинал их наконец «отомстить за народ римский, освободив от Нерона мир»[276]. Вслед за тем Виндекс провозгласил императором Сульпиция Гальбу. Жители Центральной Галлии признали нового государя; но население Северной предпочло ему Вителлия и взялось за оружие, чтобы поддержать последнего[277]. Не было речи и здесь о национальной свободе.
Следует ли считать восстанием всей Галлии бунт, поднятый бойем Мариком? Следует ли его рассматривать как усилие народа или друидов вернуть стране независимость? Лучше будет и в данном случае точно держаться смысла рассказа Тацита, единственного известия об этом событии, которое находится в наших руках. «Некий Марик, происходивший из самого низшего класса бойского народа, ложно выставляя себя вдохновленным богами, осмелился сделать вызов римскому оружию. Он объявлял себя освободителем Галлии, он объявлял себя богом»[278]. Из приведенных первых слов историка можно заключить, что Марик воодушевлялся чувством национальной свободы и, по-видимому, предан был также национальной религии. Впрочем, Тацит не упоминает здесь ни разу имени друидов, и дальнейшее его изложение обнаруживает, насколько это движение было ограничено и неглубоко. «Он собрал восемь тысяч сторонников и увлек за собою несколько волостей эдуев; но община последних, всегда отличавшаяся благоразумною сдержанностью, вооружила отборнейшую часть своего юношества и с помощью нескольких Вителлиевых когорт рассеяла эту толпу, объединенную суеверием. Марик был взят; глупая масса считала его неуязвимым, тем не менее он был предан смерти…»[279]
Крупное большинство галльских племен оставалось чуждым всех таких волнений, происходивших внутри страны, и, как кажется, не помышляло об освобождении. Между тем нельзя сказать, чтобы такая покорность поддерживалась силою. У Рима не было специальной армии для обуздания галлов. Несколько легионов защищали границы страны против нападений германцев; но внутри ее не существовало военных гарнизонов. Даже полицейские отряды составлялись из галлов, содержались на счет местных жителей и находились под командою муниципальных властей. Если бы Галлия действительно скорбела об утрате независимости, ей бы легко было подняться всей до того времени, когда римские легионы подоспели бы для подавления восстания. Она оставалась верна Риму, потому, что сама того хотела. Один историк той эпохи говорит о ней: «Целая Галлия, хотя она и не изнежена, хотя не выродилась ее храбрость, добровольно повинуется тысяче двумстам римских воинов»[280].
Восстание Цивилиса, разразившееся среди смут между Вителлием и Веспасианом, отличалось – следует признать это – некоторою серьезностью. Но Цивилис был батав, то есть германец[281]. Германцы же наполняли его войско: оно было составлено из батавов, фризов, канинефатов, хаттов, тонгров, бруктеров, тенктеров, хавков, трибоков[282]. Таким образом, здесь вся передовая линия Германии «шла на разграбление Галлии»[283]. Велледа тоже была германкою, и она предсказывала победу германцам[284]. Они переправились через Рейн, все сожигая и разрушая на пути. Они овладели Кельном (Colonia Agrippinensis), городом, незадолго перед тем основанным римлянами для ограждения Галлии от их набегов и потому особенно возбуждавшим их ненависть[285].
Все это никаким образом не указывает на попытку освободить Галлию; эти германцы не были избавителями их от неволи. Они даже были более опасны самой Галлии, чем империи. Однако Цивилис рассчитывал добиться присоединения галлов к его предприятию. Это был, по суждению Тацита, честолюбец, мечтавший сделаться царем галлов так же, как и германцев[286]. Чтобы привлечь к себе галлов, он при них говорил о независимости, старался прельстить их надеждою на уничтожение налогов и воинской повинности, напоминал им старую свободу и сулил ее возвращение
