Римлянка - [94]

«Зачем я ей сказала? — подумала я. — Что со мною случилось?»

И, опустив голову, я пошла вниз.

Я назначила свидание Астарите у себя. Когда я добралась до дома, то была совершенно без сил, я уже отвыкла выходить по утрам, яркий солнечный свет и уличная суматоха утомили меня. Меня не огорчила встреча с Джизеллой, я уже выплакала все слезы, когда ехала к ней в такси. Дверь мне открыла мама и сказала, что Астарита ожидает меня уже около часа. Я вошла прямо в свою комнату и села на кровать, не обращая внимания на него; он стоял возле окна и смотрел во двор. С минуту я сидела неподвижно, прижав руку к груди и тяжело дыша: я слишком быстро поднялась по лестнице. Я сидела спиной к Астарите и рассеянно смотрела на дверь. Астарита поздоровался, но я не ответила. Он подошел, присел возле меня и обнял за талию, пристально глядя мне в глаза.

Из-за всех своих забот я совсем забыла, как он необуздан и пылок. Меня охватила острая неприязнь.

— А ты всегда этого хочешь? — начала я сдавленным голосом, отстраняясь от него.

Он ничего не ответил, но взял мою руку и, глядя на меня исподлобья, поднес ее к губам. Мне показалось, что я схожу с ума, и я вырвала руку.

— Ты всегда этого хочешь? — повторила я. — И даже утром?.. И после того, как все утро работал? И натощак? И перед обедом?.. Знаешь, ты просто какой-то необыкновенный.

Губы его задрожали, глаза расширились.

— Но я люблю тебя.

— Однако есть время для любви и есть время для всего прочего… я назначаю тебе встречу на час дня, надеясь, что ты поймешь, что речь идет не о любовном свидании, а ты… ты прямо ненормальный какой-то… и тебе не стыдно?

Он молча смотрел на меня. Мне вдруг показалось, что я слишком хорошо понимаю его состояние. Он был влюблен и ждал этого свидания бог знает сколько времени. Все эти дни, пока я выкарабкивалась из своих бед, он только и думал обо мне, о моих ногах, бедрах, о моей груди, о моих губах.

— Итак, — сказала я немного мягче, — если я сейчас разденусь…

Он кивнул головой в знак согласия. Я рассмеялась, правда, беззлобно, но презрительно.

— А тебе не приходит в голову, что мне может быть грустно или просто не до этого… что я голодна или устала… или же меня беспокоят какие-то свои заботы… эти мысли тебе не приходят в голову, а?

Он смотрел на меня, потом вдруг кинулся ко мне, сильно прижался, зарывшись лицом в мое плечо. Он не целовал меня, а только прижимал голову к моему телу, как будто хотел вобрать в себя все его тепло. Он тяжело дышал, и время от времени судорожные вздохи вырывались из его груди. Я перестала сердиться на него, его поведение будило во мне обычную растерянность, жалость и грусть. Когда я решила, что он уж слишком долго вздыхает, я оттолкнула его и сказала:

— Я позвала тебя по делу.

Он взглянул на меня, потом взял мою руку и начал ее гладить. Он был упрям, и для него действительно не существовало ничего, кроме его желания.

— Ты ведь связан с полицией, верно?

— Да.

— Так вот, прикажи арестовать меня, посади меня в тюрьму. — Эти слова я произнесла твердо, в эту минуту я в самом деле хотела, чтобы он так поступил.

— Почему? Что случилось?

— Случилось то, что я воровка, — решительно ответила я, — вышло так, что я украла, а вместо меня арестовали невинную… Поэтому прикажи арестовать меня… я охотно пойду в тюрьму… вот чего я хочу.

Он не удивился, но лицо его выразило досаду. Недовольно поморщившись, он сказал:

— Успокойся… и объясни, что произошло…

— Я же тебе говорю, что я воровка.

И я коротко рассказала ему о краже и о том, как вместо меня была арестована служанка. Я рассказала об обмане Джи-но, но не назвала его имени, сказала просто, что это «слуга». Мне не терпелось рассказать ему и о Сонцоньо, о его преступлении, но я сдержалась. Закончила я словами:

— Теперь выбирай… либо ты освободишь эту женщину из тюрьмы… либо я сегодня же явлюсь в полицейский комиссариат с повинной.

— Успокойся, — повторил он, поднимая руку, — что за спешка?.. Она в тюрьме, но ее еще пока не осудили… подождем.

— Нет… я не могу ждать… она в тюрьме, и ее, наверно, бьют… не могу я ждать… ты должен сейчас же все решить.

Он понял по моему тону, что я говорю вполне серьезно, с недовольным видом поднялся и сделал несколько шагов по комнате. Потом, словно разговаривая сам с собою, он произнес:

— Между прочим, тут еще это дело с долларами.

— Но она ведь не призналась… ведь доллары нашлись… можно сказать, что кто-то подстроил все из мести.

— А пудреница у тебя?

— Вот она, — сказала я, вынув ее из сумочки и протягивая ему.

Но он отказался:

— Нет, нет… отдашь ее не мне. — Он с минуту, видимо, раздумывал, а потом добавил: — Я могу освободить эту женщину из тюрьмы. Но полиция должна иметь доказательства, что она невиновна… как раз пудреница и может послужить таким доказательством.

— На, возьми пудреницу и верни ее хозяйке.

Он расхохотался неприятным смехом.

— Сразу видно, что ты ничего не понимаешь в таких делах… если я возьму пудреницу, я обязан арестовать тебя… иначе спросят, как это удалось Астарите получить краденую вещь, от кого, каким образом и так далее и тому подобное… нет и нет… вот что нужно сделать: доставить пудреницу в полицию, но не раскрывать своего имени.