Рикошет - [6]

— Почему не пригласили представителей ЖЭУ?

— Если бы мы знали, — горько усмехается Малецкая, — как все полагается делать…

— А какие драгоценности были у Стуковой и где она их хранила, вы знали? — негромко спрашиваю я.

Малецкая бледнеет и, кажется, готова заплакать.

— Вы тоже считаете, что это мы? — с трудом произносит она.

Пытаюсь успокоить ее:

— Одно могу обещать — скоропалительных выводов делать не собираюсь.

— И на том спасибо, — невесело улыбается она.

— Не за что… Так знали вы, где Стукова хранила драгоценности?

— Знала, — подавленно отвечает Малецкая. — Она мне показывала. И перстень видела, и другие…

— Какие другие?

Словно сбрасывая оцепенение, она встряхивает волосами:

— Не помню… Были какие-то…

Свежо предание… Женщин, так говорящих о драгоценностях, я встречала не очень часто. Прячу язвительную улыбку и интересуюсь, кто сообщил, что именно было похищено.

— Кто? — переспрашивает Малецкая. — Я и Августа Дмитриевна, давнишняя приятельница Стуковой.

— А родственники у Стуковой были?

— Да… Конечно, были. Две племянницы. Римма и Людмила. Римма где-то в пригороде живет, а Люда в городе… Еще старичок какой-то ходил. Только он, по-моему, не родственник. Правда, месяца два как не вижу его. И на похоронах не был…

— Племянницы часто навещали Стукову?

— Н-не очень…

— Почему так?.. Ведь тетка, да еще состоятельная.

Малецкая мнется, и я укоризненно улыбаюсь. Она отвечает:

— Мне кажется, Анна Иосифовна спекулировала своим положением богатой тетушки… Она часто меняла отношение к племянницам. То с ее уст не сходила Римма, и та начинала бывать чаще. Потом вдруг резкое охлаждение, и место Риммы занимала Людмила. И делалось это Анной Иосифовной как-то… Напоказ, что ли… А от этого девочки ссорились…

— Какого возраста племянницы?

Малецкая оценивающе оглядывает меня, говорит:

— Примерно вашего…

Улыбаюсь:

— Не возражаете, если я запишу ваши показания?

Она не возражает. Усаживаюсь за стол, вынимаю из сумочки бланк протокола допроса, разглаживаю его и записываю услышанное. Малецкая терпеливо отвечает на уточняющие вопросы. Однако последний из них заставляет ее измениться в лице. Она стискивает руки:

— Перевод?.. Я увидела его только во время обыска. Потом муж объяснил, что взял его у почтальона, чтобы передать Анне Иосифовне, но закрутился и забыл…

Наверное, Малецкий очень сильно закрутился, если положил перевод в словарь иностранных слов, стоящий во втором ряду книг на пропыленной полке.

Но вслух я этого не говорю. Улыбаюсь и протягиваю протокол:

— Ознакомьтесь.

Малецкая бегло просматривает запись своих показаний, расписывается.

7.

Въезжаю во двор Речного училища. У дверей толпятся курсанты. Черная форма сидит мешковато, но они уже считают себя речными волками. Фуражки лихо сдвинуты на затылок, в зубах сигареты. Увидев меня, новоиспеченные речники расправляют плечи, выпячивают грудь и втягивают животы. Прохожу через частокол глаз.

В преподавательской от седеющей полной женщины узнаю, что Малецкий у заведующего отделением и освободится не раньше, чем через час. Позволить себе тратить столько времени на ожидание не могу и, решив пока допросить другого соседа Стуковой, сбегаю по лестнице. Через десять минут вхожу в здание строительного управления. Открыв дверь с табличкой: «Отдел материально-технического снабжения», спрашиваю у мужчины, сильно похожего на героя Рабле, где найти начальника отдела, товарища Киршина. Мужчина поворачивает ко мне все свои три, наложенные друг на друга подбородка и тоненьким голосом сообщает, что он и есть тот самый товарищ.

Меня это радует. Снабженцы подобны перелетным птицам, и застать их в кабинете — огромная удача. Прохожу и усаживаюсь за свободный стол.

Проследив за мной сонным взглядом, Киршин интересуется:

— Вы откуда?

Удовлетворяю вполне естественное любопытство. Слышу, как он бормочет себе под нос, что-то вроде: «В прокуратуре и работать уже некому». Понимаю, что он имеет в виду. Сначала Валентина в интересном положении, теперь девица в короткой юбке. На языке вертится ответная колкость, но Киршин поднимает маленькие глазки, уголки рта ползут вверх, щеки раздвигаются в стороны:

— Шучу, шучу…

По-своему оценив шутку, спрашиваю официальным тоном:

— Почему вы решили вскрыть квартиру Стуковой?

Странно, но вопрос ему явно не нравится. Киршин обиженно хмыкает, и от этого огорченно колышется большой живот.

— Я не решал… решал Малецкий.

Наигранно удивляюсь:

— Да-а?.. Мне казалось, дверь ломали вы.

— Я ломал, но… — хмурится Киршин. — Малецкий пришел… Суетился. Говорит, умерла, наверное, старуха. Надо дверь взломать. Я взял топор и… Так что, я простой исполнитель. Идея-то Малецкого… Сильно тревожился он… Роман и при жизни старухи вокруг нее суетился… А тут совсем серый стал…

— Не вижу в этом ничего предосудительного, — замечаю я и жду реакции собеседника.

Ждать долго не приходится. В лице Киршина появляется угодливость, почтение, какая-то восторженность. Это изменение настолько застает врасплох, что я непонимающе таращусь на него.

Лицо Киршина вновь принимает сонное выражение, он вяло шевелит губами:

— Так Малецкий смотрел на старуху… Заботливый… Что ему было от нее нужно?.. Крутился вокруг. А она, этакая дама… Все свысока…