Рикошет - [28]

— Дункан, она что-то скрывает. Я уверена. Брюхом чую. «Брюхо» Диди редко ошибалось. Он надеялся, на этот раз оно дало сбой. Он хотел побыстрее закрыть это дело и остаться с судьей в хороших отношениях. Като Лэрд никогда особенно ему не нравился за свою склонность угождать и нашим и вашим. Сегодня он выносил суровые приговоры направо и налево, завтра принимался бороться за исполнение гражданских прав преступников. Казалось, его мнение зависело от колебаний общественного настроения, всегда примыкая к мнению большинства.

Дункан не мог восхищаться человеком, для которого популярность значила больше, чем убеждения; но он предполагал, что судье приходится придерживаться определенного курса ради победы на выборах. Конечно, ему не хотелось становиться врагом председателя главного суда первой инстанции. А именно этим все и закончится, если он будет и дальше преследовать жену судьи, потому что его напарница что-то «чует брюхом».

К несчастью, его брюхо тоже чуяло неладное. Особенно после этого допроса.

Он крутанул руль направо и под сигналы и ругательства пересек две полосы. Диди вцепилась в подлокотник на дверце.

— Ты что делаешь?

— Пить хочется. — Автомобиль подпрыгнул на бордюре, и Дункан едва успел затормозить возле входа в «Макдоналдс».

— Ты же выпил холодный чай с сахаром. «Миссис Берри считает, чай можно подавать только так», — она захлопала ресницами, передразнивая манеру Элизы растягивать слова.

— Мне предложили холодный чай. Но я его не выпил. И потом, разве тебе не пора взбодрить себя кофеином? Хотя тебе это, пожалуй, не нужно, — добавил он себе под нос и повернулся к окошку, чтобы сделать заказ.

— Может, вернуться и опросить соседей? — спросила Диди.

— А что толку? Их всех опросили вчера. В последнее время никого не ограбили. Никто не видел спрятавшегося Гэри Рэя Троттера. Вчера ночью никто не слышал ничего необычного.

— Значит, миссис Лэрд сама открыла ему дверь и впустила в дом.

— Диди, это уже ни в какие ворота не лезет.

Забрав протянутые им в окно напитки, Дункан выехал на проезжую часть и едва не врезался в бампер фургона.

— Что это сегодня с людьми? — сказал он, объезжая автомобиль. — Едут как по гололеду.

— А ты куда несешься? — спросила Диди.

Дункан перестроился в соседний ряд, чтобы обогнать неторопливый автобус воскресной школы.

— Никуда. Просто ненавижу пробки.

Оставшись равнодушной к подобной жалобе, Диди сказала:

— Ну ладно, допустим, она не впускала Троттера как гостя. Все равно здесь что-то не складывается.

— Попробуй убедить меня. С чего ты так решила?

— В общем…

— Не надо в общем. Конкретно.

— Хорошо. Конкретно — ее реакция, когда ты спросил, могла ли она стрелять первой. У нее лицо перекосило.

Что ж, это слово, пожалуй, очень точно определяет гримасу Элизы.

— Я давил, как мог. Она не изменила показаний.

— Как все хорошие лжецы.

— Думаешь, она врет?

— Может, не совсем врет, — ответила Диди. — Просто не говорит правду, только правду и ничего, кроме правды.

— Опять пошли общие рассуждения. Приведи пример.

— Не знаю. Не могу. — Она тоже начала раздражаться. — Но так не ведет себя женщина, вчера вечером убившая грабителя-неудачника.

— Она не знала, что он неудачник. Когда Гэри Рэй Троттер оказался в ее доме, в темноте и выстрелил в нее из пистолета, он не был похож на неудачника. Или она должна была сначала ознакомиться с его резюме, а потом уже в него стрелять?

В ответ на его сарказм Диди бросила убийственный взгляд.

— Она даже не поленилась узнать, была ли у Гэри Рэя Троттера семья, — напомнил Дункан. — Ей не давала покоя мысль, что она кого-то осиротила.

— Да, жест был красивый.

— Почему ты решила, что это был жест?

— А почему ты ее защищаешь?

— Я ее не защищаю.

— А я вот уверена, что защищаешь.

— Зато я уверен, что ты к ней придираешься. В каждом ее слове или поступке ты видишь ложь.

— Не в каждом. Я, например, верю, что она была босиком.

На этот раз убийственный взгляд пришлось выдержать ей.

— Я просто хочу заметить, — продолжила она, — это трогательное участие в судьбе родных Троттера было ради тебя.

— Ради меня ?

— Да ради бога, Дункан! Проснись. Она отвечает на вопросы, которые задаю ей я, но всякий раз, когда старается подчеркнуть что-то, например, свою искренность, она смотрит на тебя.

— Тебе показалось.

— Черта с два. Эта крошка знает, с какой стороны взяться за дело.

— В смысле.

— Ты же мужчина.

— Что в данном случае к делу не относится.

— Ну конечно, — сказала она тем самым тоном, который появлялся у нее всякий раз, когда она соглашалась с его неумением играть на пианино. Несколько минут она молчала, помешивая соломинкой лед в своем стакане. — И знаешь, что еще? Кажется, в голову судьи тоже прокрались кое-какие подозрения.

— Теперь я на сто процентов уверен, что у тебя галлюцинации, — сказал он. — Он от жены ни на шаг не отходит, трясется над ней, будто она фарфоровая.

— Да. Он очень заботлив. Словно боится, что ей может понадобиться его защита.

— Он же ее муж.

— Кроме того, он судья, выслушавший достаточно показаний под присягой, как он сам напомнил. Он расхваливал точность ее рассказа. Спорим, он может определить, когда человек лжет? А стоило ему узнать о версии Дотана о том, что Троттер рефлекторно спустил курок, когда его застрелили, его заботливость у него прямо из ушей полезла. Судья просто отмел эту версию безо всяких объяснений. Его жена не стреляла первой, и точка. Конец. — Она замолчала, чтобы глотнуть воздуха. — А это заставляет меня задуматься: верит ли сам судья в рассказ своей жены?