Рико, Оскар и тени темнее темного - [32]

Прошлой ночью я спал плохо и слишком мало. Глаза закрылись сами собой. Через какое-то время я в ужасе сел на кровати, потому что мне почудилось, что звонит телефон. Но в квартире было тихо. После вчерашнего дождливого дня и пасмурного утра снова вовсю светило солнце. На улице, наверно, было по-настоящему жарко. Тут я снова задремал.

Мне приснился Оскар, как он стоит передо мной в саду на крыше РБ. Он только что выдержал испытание на смелость — посмотрел с высоты на задний двор и покачался на перилах. Теперь он смотрит на меня, а я непременно хочу знать, друг он мне или не друг. Я слышу, как задаю свой хитрый вопрос, придет ли он завтра. Вижу, как Оскар чешет руку. Как теребит свой самолетик. Как покусывает нижнюю губу большими зубами, прежде чем сказать: «Вообще-то завтра у меня есть кое-какие дела. Они могут занять весь день».

Я проснулся так резко, будто меня ударили по голове, только больно не было. В этом сне что-то было не так. Или что-то было не так в моих воспоминаниях. Это что-то было почти осязаемым, но всякий раз, как я тянулся к нему…

Спокойно, Рико, спокойно, только не волнуйся! Я закрыл глаза и еще раз вспомнил вчерашнее. Солнце в саду на крыше РБ. Оскар стоит у перил на крыше и качается, качается, качается. Чешет руку. Теребит самолетик, который я найду на следующий день в мусорном контейнере, маленький красный самолетик, тот самый самолетик…

…о котором я до сих пор думал, что он отцепился от Оскаровой рубашки и упал во двор, пока Оскар качался на решетке!

Я так быстро выпрыгнул из кровати, что голова закружилась. Я помнил неправильно! Самолетик Софии еще был у Оскара, когда он отошел от перил на крыше! Это могло означать только одно…

«Он еще раз приходил сюда», — прошептал я.

Но когда? После того как мы простились в понедельник, я смотрел из окна гостиной, как Оскар выходит из дома. Я тогда придумал себе развлечение — мысленно посчитать шаги, которые он пройдет по лестнице до выхода, чтобы узнать, одинаково ли быстро мы ходим. Оскар вышел быстрее, чем я досчитал.

Значит, в понедельник он никак не мог зайти на задний двор, разве что позже вернулся и еще раз позвонил в чью-то другую квартиру. Это очень маловероятно. А во вторник, вчера утром, его уже похитили, наверно, как раз тогда, когда он шел ко мне.

И это могло означать только одно… Могло означать только одно…

У меня не было ни малейшего понятия, что это могло или должно было означать. Как всегда, когда я сильно волнуюсь, я чувствовал, как гулко бьется сердце, и в голове было такое чувство, будто там изо всех сил машут крыльями дикие птицы. Я обхватил голову обеими руками, как щипцами, и в отчаянии уставился из окна на задний дом. Должно быть, я проспал целую вечность, на улице уже смеркалось. Живот урчал от голода, как бойцовая собака. Еще немножко — и я бы заплакал во второй раз за этот день.

Но я не хотел плакать. Мне нужно было с кем-то поговорить. Иногда бывает, что если кому-нибудь рассказать о том, что сбило тебя с толку, начинаешь сбиваться немножко меньше.

И я точно знал, к кому мне можно пойти.

* * *

— Я уж думал, ты забыл о моем приглашении и не придешь, — сказал Бюль. — Мы вроде как договорились, но…

Я не забыл. И очень хорошо помнил о теплом чувстве, которое меня охватило, когда я хотел рассказать ему про моего мертвого папу. Как Бюль смотрел на меня и как его холодная гостиная, вся из снега и льда, начала потихоньку оттаивать. Я чувствовал себя маленьким кораблем при сильном волнении в открытом море, а Бюль был моей надежной гаванью.

— …но мне показалось, что твой собственный кураж тебя вдруг немножко испугал.

— Что такое кураж?

— Мужество и смелость.

Я только кивнул. Хоть я и узнал новое слово, но уже совершенно не помнил, как Бюль начал предложение.

Если я признаюсь ему в этом, он, скорее всего, опять будет считать меня чокнутым. А сейчас было важно — важнее всего на свете! — чтобы у него сохранилось от меня хорошее впечатление. Бюль должен был помочь мне найти Оскара.

Я сидел в его белой гостиной на белом диване. И на всякий случай не смотрел на красивый потолок с лепниной, чтобы в голове снова не запрыгали шарики — из-за аквариума и всякого такого. Передо мной на столе стояла бутылка колы. Я подумал, не попросить ли у Бюля ленивчиков, но это, наверно, показалось бы ему невежливым. Он стоял со своим классным шрамом на подбородке рядом со мной, улыбался своей замечательной актерской улыбкой и смотрел на меня сверху вниз.

— Твоя мама уже звонила? — сказал он.

— Кажется, она пробовала. Один раз телефон позвонил, но я как раз спал.

Я осторожно глотнул колы. С ней нужно быть начеку. Я где-то слышал, что если ее выпить слишком много, она прожжет изнутри дыры в желудке, просто пробулькает по тебе и вытечет наружу, — и вот стоишь в «Эдеке» у прилавка с сыром, а у тебя из носа вдруг как польется коричневая дрянь!

— У тебя нет мобильника? — сказал Бюль.

— Не-а. Слишком дорого.

Честно сказать, я и не знаю, кому мне звонить, кроме мамы. Можно, конечно, набрать один из этих странных номеров, где тебе скажут рецепт какого-нибудь французского блюда, выигравшие лотерейные номера в Бразилии или уровень воды в какой-нибудь реке в России, но кому это нужно знать? А денег стоит кучу, мама всегда так говорит.