Рифейские горы - [5]

— Ну, сам, так сам. — Кэйдар явно был не в настроении. Странно. С чего бы это? Ведь поход прошёл как нельзя лучше. Погибших немного, а корабли нагружены так, что ползут, как черепахи. Просто всем нам надо отдохнуть после боя, и тогда настроение появится.

Корабли весь день шли на вёслах, поэтому приходилось часто отдыхать. А ветра всё не было. Его сил хватало только на то, чтоб слабо натягивать небольшой флажок на самом верху мачты. А на ночь оба судна сцепили бортами, накрепко увязали верёвками и цепями, занялись готовкой ужина, кормлением всех людей и скотины.

* * *

Из всех вернувшихся чувств и ощущений первым была жуткая головная боль. Глазами не моргнуть. От боли этой, казалось, даже пол и всё, на что смотрели глаза, монотонно тошнотворно покачивались.

— О, очухался! — весёлый мужской голос над ухом дал понять, что рядом есть другие люди. Кто-то положил руку на горячий лоб, осторожненько, с ласковой материнской заботой. — Живучий ты, парень. — А потом кому-то третьему в сторону:- Я же говорил тебе, Шарак, что очухается, а ты всё: зря тащишь, зря тащишь… И ничего не зря. Сам посмотри!

Айвар с чужой помощью поднялся, сел, привалившись спиной к дощатой стенке. Кусая от боли губы, молча принялся медленно ощупывать разбитую больную голову.

Да, приложился хорошенько, однако. И где же так угораздило? Удар прошёл наис-кось. Чуть выше, над левой бровью рассекло кожу, глубокий порез шёл через лоб, истончаясь и теряясь в волосах, спутанных и ссохшихся от запёкшейся крови.

— Ну, что? Хорошо тебе наши друзья припечатали? На всю жизнь теперь отметина будет… — В голосе того, второго, Шарака, чувствовались злорадство и непонятная издёвка. — Хорошо, да, к нам в гости съездил? На жену посмотрел… В драчке поуча-ствовал…

— Заткнись ты! — прикрикнул на него первый, протягивая Айвару плошку с теплой, неприятно пахнувшей водой. — И так ему сейчас нехорошо… На, попей водички, на кормёжку ты уже всё равно не успел.

Айвар послушно принял воду, но выпить её не сумел: от одного её кислого засто-явшегося запаха к горлу подкатила тошнота, аж слюна стала вязкой и горькой.

— Ну, пей же!

— Да что ты с ним, как с ребёнком?! Он же дикарь!.. Он ни слова не понимает… Эй, мараг, ты хоть знаешь, где ты сейчас? Нас аэлы на продажу везут. Сначала у нас скотину покупали, теперь нас самих, как скотину… А этот дурак одноглазый тебя полдороги тащил. Не спросил даже, а может, ты не хочешь в рабство? Но ты же сам сначала шёл, сам, на своих двоих… Не помнишь, что ли?

Ничего Айвар не помнил. Смотрел на них обоих, все свои слабые силы тратя на то, чтоб держать поднятой несчастную больную голову. Последний вопрос вызвал му-чительное напряжение внимания, но память не возвращалась. Последнее, что помни-лось: как ехали с Ринусом на лошадях куда-то, и ещё сзади тоже были люди, свои: всегда спокойный сдержанный Мо́рат, и родственник его через жену молодчина Ржан, и братья-близнецы, Ту́мас и Ту́ман. Они сами попросились, вызвались в эскорт сопровождения. Они молодые, им хотелось поглядеть, как другие живут. А тут же рядом с ними старый Улах, правит первой повозкой. И многие, и многие ещё. Нас ведь восемнадцать человек было. А где теперь они все? Что с ними стало?

— И правда не помнишь ничего, да? — На Айвара смотрело лицо, жутко обезображен-ное рубленым ударом. Вместо глаза грязная повязка. Даже губы задеты мечом, и говорить сейчас, видимо, больно, но виэл улыбался, и в уголке другого, уцелевшего глаза собирались морщинки. — Плохо тогда дело, парень… А может, тебе, наоборот, повезло сильнее, чем любому из нас… О таком лучше не помнить… Они нас, как телят. Пьяных, сонных, весёлых… Врасплох… Разбили наголову… И вам, гостям, досталось… Вот тут, ещё, кстати… — Он подал Айвару серебряный браслет. Знако-мый. С узором из степных трав. — Успел припрятать, когда одежду сдёргивали. — Айвар смутно припоминал что-то, разглядывая браслет. Женское лицо, незнакомое раньше, на секунду всплыло в памяти. Чем-то связаны они, этот браслет и эта женщина. Кто она вообще?

— Ты спрячь его где-нибудь? — посоветовал одноглазый. — Может, пригодится… Вы-купа́ться придётся… Пути Творца неведомы. Ты молод, здоровье позволит… Ещё дождёшься…

— А с нашими остальными что стало?

— С другими марагами? — уточнил кочевник, а потом ответил с горечью в голосе, обводя широким взмахом руки внутренности темного трюма:- Здесь — все! И твоих среди них ни одного… Они все честно сражались, я видел! А вот что с Иридой на-шей стало, я не знаю. Женщин вообще отдельно гнали, и сейчас отдельно держат.

— Ладно! Хватит там! Ночь всё-таки… — на них прикрикнули, и виэл тут же умолк, низко опустив голову, ссутулив плечи. Вот такой стала теперь их нынешняя жизнь. И ответить на резкий выкрик опасно. Только Айвар из-за своей головной боли не до конца понимал, где он и куда попал. До тех пор, пока Шарак уже утром случайно в разговоре не обронил:

— Медленно корабли ползут… Даже качки не слышно. На месте ночь стояли, и днём стоим, что ли?

— И куда ж ты так торопишься? — съехидничал над ним кто-то. — Не к жене же под бочок? — Те, кто слышал, придавлено засмеялись. Лишь Айвар остался безучастным ко всему. Умывшись принесенной водой, сидел, обхватив руками колени, опустив на них подбородок, и молчал. Он вспоминал. Вспоминал и ничего не мог вспомнить в тот день. Ничего совершенно.