Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь - [143]

«Славный граф Суассонский, на том месте, где мы были, смеялся и говорил мне: „Сенешаль, пускай этот сброд покричит, нам будет что рассказать дамам об этом дне”»^3[1004].

Воинские подвиги, как мы видели, остаются идеальным способом доказать даме свою любовь. Об этом свидетельствует диалог, который в романе «Ланселот Озерный» предшествует моменту, когда королева Гвиневра слышит из уст Ланселота доказательство его любви и готовится ответить на нее, отдавшись ему:

«— Расскажите мне обо всех своих подвигах, которые вы совершили и для кого вы их совершили?

— Для вас, Госпожа.

— Как? Вы меня так сильно любите?

— Госпожа, я не люблю никого сильнее, чем вас» ^4[1005].

Военная храбрость сохраняет все еще весь свой престиж. Но во второй половине XII века ее недостаточно. Чтобы быть названным «куртуазным», рыцарь должен быть не только храбрым воином, способным на красивые удары мечом. Он должен уметь вести себя на придворных собраниях, где присутствуют мужчины и женщины, зимой во дворце, летом на природе, там, где правит любовь, в этих «приятных местах», где литература плетет свои интриги в романах. Он должен блистать или, по крайней мере, участвовать в разговорах, танцах и играх, уметь сказать комплимент, петь, даже сочинить поэму. Слово «куртуазный» все больше и больше наполняется качествами, необходимыми для покорения женского сердца.

Иногда утверждалось, что XII век был веком прославления женщины. Жорж Дюби энергично, может даже слишком, восстал, против этой идеи, считая, что здесь речь идет об обмане^5[1006]. Он, безусловно, прав, если понимать под прославлением женщины глубокий переворот в обществе, которое поместило женщину на равный уровень с мужем — мужем, которого до сих пор называли довольно характерными словами: сир, сеньор, барон. «Любовное рабство», часто выставляемое на первый план, было, вероятно, игровым отношением, совсем как куртуазная любовь, какой мы ее представляли еще недавно, с ее судами любви^6[1007]. Однако XII век был ознаменован появлением заметных женских фигур. Правда, они были и раньше, но не такой величины. Алиенора Аквитанская — одна из них, и о влиянии этой исключительной женщины на нравы и мышление того времени было уже достаточно сказано. Она не единственная, и Жорж Дюби сам это признает: роль женщин в оживлении куртуазной жизни, очаге новых мыслей, была преобладающей, превышающей, без сомнений, роль «молодых», которых он больше чем кто-либо выводил в свет^7[1008]. Именно под влиянием женщин рыцарское мировоззрение изменило свое направление и приобщилось к культуре, и именно это нас здесь интересует.

Роль женщины, любви, бракосочетания является центром всех интеллектуальных споров, которые занимают великие умы XII века. Вся литература описывает это. Несмотря на преувеличения Дени де Ружмона (и в частности, его исключительное настаивание на катарском происхождении куртуазности), его тезис остается важным, так как он утверждает, что любовь существовала не всегда. Это, так сказать, «французское изобретение XII века»^8[1009]. Трубадуры Лангедока, конечно, могли, даже не будучи катарами, подвергнуться влиянию некоторых катарских доктрин, в частности доктрин, критикующих Церковь того времени за ее чрезмерный и формалистский сакраментализм и за аристократический брак, рассматриваемый как социальный контракт, скорее объединение двух домов, чем двух существ, предназначенное для обеспечения мира союзом двух семейств, единой целью которых является произведение на свет наследника. Они могли изложить или принять идею о любви-чувстве, чувствительном, свободном, не связанном социальными путами и бесправными соглашениями, независимом от брака, так как это невозможно в рамках принудительного институционального контракта, ведь любовь не может быть стеснена. Такое отношение могло их привести к своего рода восхвалению свободной любви, и это в строгом морализованном обществе, очевидно, встретило одобрение «молодежи» (какой бы она ни была). Это приветствовали и женщины, в том числе и те, кто принадлежал высшему обществу, в основном неудачно вышедшие замуж и испытывающие чувство неудовлетворенности, надеявшиеся на любовь, на соединение душ и тел. Так возник кодекс новых соглашений, порицающих ревность, новые правила «куртуазности», которые, как в игре, маскировали реальную основу — стремление к чувственной любви, любви сентиментальной, вне брака, к адюльтеру, всему, что противоречило духовным таинствам и зачатию как основам феодального общества, которые были попраны катарскими доктринами. Однако единственный вышеизложенный пример свидетельствует о том, что эти новые веяния могли развиваться за пределами катаризма, в лоне даже самого феодального общества, как подрывной элемент или как игра, как простая «идея», но из тех, которые ведут за собой мир, или, по крайней мере, влияют на характеры и трансформируют мировоззрения.

В любом случае, в XII веке «куртуазный» рыцарь должен был уметь «ухаживать» за женщиной, а не только брать их, когда они сами не отдаются, как в большинстве случаев в эпических песнях. Присутствие женщины, редкое или второстепенное в эпопее, становится преобладающим в романе, и отныне любовь занимает в литературе первое место.