Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь - [141]

«Господа, Господь пришел мне на помощь! Я вижу здесь святые реликвии. Послушайте , клятву, которой я поклянусь, чтобы вернуть уверенность королю Марку. Господом, святым Вратарем, всем святым, что здесь есть, этими реликвиями, и теми, которых здесь нет, и всём, что есть в мире, я клянусь, что ни один мужчина не был у меня между ног, если не считать этого прокаженного, который был моим вьючным животным и перенес меня сюда, и моего мужа, короля Марка. Я исключаю только этих двух мужчин из моей клятвы, и никого больше. Что же касается этих двух, прокаженного и короля Марка, моего мужа, я не могу отрицать этого факта. Да, я держала этого прокаженного между ног... Если кто-то хочет, чтобы я предоставила другие доказательства, я подчинюсь сразу же»^50[991].

Эта сжатая клятва Изольды поражает и убеждает весь двор. Ведь она обязалась торжественно перед Богом, поклявшись на святых реликвиях, воплощающих Бога, понести кару, если произнесет ложную клятву. Изольда не боялась Божьего наказания: ее слова во всех отношениях соответствовали правде. В наших глазах это не является идеальной ложью и полным обманом, но они помогают обмануть только «злых», всячески стремящихся уничтожить героев. При помощи этой хитрости поэт общается со своей публикой, преданной делу о любовниках, устанавливая посредством этой двусмысленной клятвы, тайный сговор между Богом и Изольдой, на котором присутствовала приглашенная публика.

Не достигнув этой вершины двуличности, Ричард по-своему сдерживает слово, данное императору Кипра в мае 1191 года. Побежденный королем, Исаак Комнин вынужден сдаться и попросить о пощаде: он попросил, чтобы его не унижали, держа в кандалах. Ричард уступил этой просьбе, не отказываясь совсем от своей мести: он приказал заковать его в цепи из драгоценных металлов^51[992]. Матвей Парижский, еще больше входя в азарт, подчеркивает, что Ричард таким образом сдержал слово:

«Исаак договорился с королем, что его не закуют в железные кандалы: король, верный своему слову, приказал заковать его в серебряные кандалы и запереть в замке неподалеку от Триполи»^52[993].

Амбруаз со своей стороны подчеркивает юмористическую сторону королевского ответа:

«Прежде чем сдаться, Исаак попросил короля сжалиться над ним, пообещав все отдать в его расположение, ничего не оставив себе, ни земли, ни замок, ни дом, просил его лишь о том, чтобы он сделал ему милость и не заковывал его ни в кандалы, ни в оковы: и король, чтобы люди не кричали, заковал его лишь в серебряные цепи»^53[994].

Гийом де Нефбург еще больше акцентирует внимание на этом аспекте. Согласно ему, Исаак Комнин, взятый в плен Ричардом, сказал ему, что он не выживет в плену: он умрет, если его закуют в кандалы. На что король ответил:

«Он хорошо сказал, так как он принадлежит к дворянскому сословию, и мы не желаем его смерти; пусть он живет в серебряных цепях»^54[995].

Ричард де Девиз лаконично пересказывает историю с уже британским юмором:

«Исаак пообещал сдаться при условии, что не будет закован в железные кандалы. Король уступил его просьбам и заковал его в серебряные цепи»^55[996].

Думал ли Ричард в этот момент о двусмысленной клятве Изольды перед придворными короля Марка? Возможно, так как роман «Тристан и Изольда» был очень известным и популярным на землях Плантагенетов в его эпоху. Эпизод свидетельствует об общем мировоззрении в этой второй половине XII века. Само мировоззрение двусмысленно. Мы, конечно, можем его интерпретировать, с большим количеством комментариев, как отражение чисто формалистской концепции ритуальности клятвы, как уже было сказано выше. Тем не менее, возможно, что к этой концепции присоединяется элемент иронии, дерзости, подозрение в непочтительности, короче говоря, фермент подрывного светского характера.

Впрочем, Ричард не всегда был верен данному слову, если верить некоторым упрекам, высказанным некоторыми хронистами в разных местах. Выше было приведено несколько примеров. Сюда можно добавить жалобы его друга-трубадура Гаусельма ФайДита, который между 1189 и 1190 годами пишет поэму, упрекающую короля Англии в том, что он не послал к нему помощь, торжественно обещанную перед отправлением в крестовый поход^56[997]. Но здесь речь идет о слове, данном скорее в «политическом» контексте, чем в рыцарском. И в этом, несмотря на некоторые недостатки, Ричард превосходил в прямолинейности своего соперника Филиппа Августа, который, как мы помним, торжественно поклялся не нападать на земди Ричарда, пока он будет в крестовом походе, как об этом напоминает Амбруаз, бывший свидетелем этой сцены в Акре:

«Ричард попросил дать ему гарантии и поклясться на реликвиях, что он не нападет на его земли и не будет ему вредить, пока он будет в походе, и что, как только он вернется, Филипп не причинит ему никакого вреда и не начнет войну, не предупредив его заранее за сорок дней. Король поклялся...»^57[998]

Мы знаем, что случилось потом! Однако ценность этой торжественной клятвы была подтверждена папой, которого Филипп Август тщетно просил освободить от нее. Теперь становится понятно, что Ричард, в сравнении с королем Франции, герцогом Австрийским или с императором — все они были в большей или меньшей мере клятвопреступники или нарушители принятых моральных устоев, еще раз воплотил в себе зарождающийся идеал рыцарства, несмотря на некоторые недостатки.