Ричард Львиное Сердце - [10]

Король ответил ему гоготаньем, которое можно было слышать по всему лагерю:

— Га, клянусь Святым Ликом! Пусть-ка постоит на коленках, Боген! Это для него новая привычка, но полезная для человека его ремесла. Все воины приходят к этому рано или поздно… Да, рано или поздно, клянусь Богом!

Тут Ричард нарочно встал на ноги и пошел к трону. Его высокий рост как бы добавлял отвращение, вызываемое Генрихом. Король вскинул на него глазами и оскалил свои клыки.

— Ну, что еще, сэр? — спросил он сына.

— Довольно. с меня, сэр, если вообще солдату подобает стоять на коленях, — отозвался Ричард.

Король сдержался, проглотив слюну.

— А все-таки, Ричард, — сухо, как пыль, разлетелись его слова, — все-таки вы скоренько преклонили колени перед мальчишкойой-французом.

— Перед моим сюзереном? Да, это правда, сэр.

— Он тебе не сюзерен! — заревел старик. — Я твой сюзерен, клянусь небесами! Я .тебе дал, я же могу взять обратно. Берегись меня!

— Светлейший государь мой! — произнес Ричард. — Заметьте, ведь я преклонил перед вами колени. Если я сюда явился, то единственно с этой целью; и уж никак не для того, чтобы вступать в словесную борьбу. Я прибыл из своих владений, и не один, а со всей своей дружиной, чтобы оказать вам повиновение. Будьте уверены, что и они, со своей стороны, отдадут вам должную честь, как я, если вы им дозволите.

— Ты пришел из земли, которую я тебе дал. Вот также приходили Генрих и Джеффри, чтобы грозить мне, — промолвил старик, весь дрожа в своем кресле. — Что мне твоя покорность, когда я испытал ихнюю! Покорность Генриха, покорность Джеффри!.. Пес!.. Что у тебя за слова, человечек!

Он встал и зашагал, топая по всей палатке, словно взбешенный карлик — кривоногий, длиннорукий, как бы ужаливаемый по всему телу до бешенства.

— И ты говоришь мне про своих людей, про свои владения, про свою дружину! Да, все хорошие люди, отличная дружина, клянусь Распятием! Скажи-ка мне, Ричард, нет ли у тебя в этой дружине Раймонда тулузского? Нет ли Безье?

— Нет, государь, — ответил Ричард, глядя спокойным взором на искаженное лицо отца,

— Да и никогда не будет! — проворчал король. — А рыцарь Беарнец с вами?

— Да, государь.

— Плохая компания, Ричард! У этого животного белое лицо, лживый язык и самая, что ни на есть, козлиная борода. А с тобой твой монах-певун?

— Да, государь.

— Постыдная компания, Ричард! Ну, а Адемар Лиможец с тобой?

— Да, государь.

— Глупая компания! Оставил бы его сидеть со своим бабьем. А твой аббат Мило с тобой?

— Да, государь.

— Нездоровая компания!

Вдруг, как бы сразу утомившись даже браниться, поник Генрих головой и вынужден был снова сесть, Ричард почувствовал прилив жалости. Глядя сверху вниз на съежившегося старика, он протянул к нему руку, говоря:

— Не будем ссориться, отец.

Но эти слова, как боевой клич, заставили старика вдруг воспрянуть.

— Еще последний вопрос, Ричард. Посмел ли ты привезти с собой сюда Бертрана де Борна?

Он опять вскочил, чтобы выбраниться: и оба глядели друг на друга в упор. Каждый знал отлично, как важен был вопрос.

Это отрезвило графа, но изгнало жалость из его души.

— Посмел — выражение, непригодное для анжуйца, государь мой! — возразил он, тщательно взвешивая свои слова. — Но Бертрана нет со мной.

Прежде чем старик успел снова поддаться своему дикому буйству, Ричард свернул разговор на свою главную цель:

— Государь! Чем короче речь, тем лучше. Вы стараетесь вызвать во мне злость, но вам это не удастся. Я к вам явился как покорный сын и слуга вашей милости: таким и выйду отсюда. Как сын, я преклонил колени перед отцом-королем; как слуга, я готов ему повиноваться. Пусть же свершится брачный союз, который вы с королем Франции прочили мне с колыбели. Я готов сыграть свою роль, если мадам Элоиза сыграет свою.

Ричард сложил руки, король опять сел в кресло. При имени дочери короля французского отец и брат Ричарда обменялись странными взглядами: граф почувствовал, что между ними есть какая-то тайна и что он попал в ловушку. Но он промолчал. Старый король снова принялся пилить:

— Слушай же меня, Ричард! — сказал он, грозно заработав бровями. — Если бы это проклятое животное, Бертран, был с тобой, наш разговор был бы последним.

Это — зубастая гадюка, заползшая в колыбель к моему ребенку и влившая в него яд. Господи Иисусе! Если я встречу когда-нибудь этого Бертрана, помоги мне раскровянить ему рожу!.. Но я доволен и тем, что есть. Гостите у меня, если только столь грубое пристанище может удовлетворить ваше благородие. Что касается мадам Элоизы, за ней тотчас же пошлют. Но вашего стада-южных шутов я не приму. Все эти дни у меня был преважный желудок, боюсь, как бы лангедокское пирожное не набило мне оскомины. Я вообще недолюбливаю монахов; а твой монтобанский певчий дрозд довел бы меня до богохульства. Позаботься, Драго, чтобы с ним занялись. Или нет! Пусть они сами забавляются… своими песнями, Господи помилуй! А вы, — обернулся он к Богену, — ступайте, приведите мадам Элоизу!

Боген вышел за занавес позади короля, а старик остался сидеть в задумчивости, кусая свои пальцы.

Изнутри палатки прокралась мадам Элоиза французская — худенькая девушка с бледным, печальным личиком, окутанным черными волосами, как у шутов на сцене. Судя по тому, как она оглядывалась на всех поочередно своим неподвижным взглядом, Ричард подумал, что она, верно, не в своем уме, но все-таки он тотчас встал перед ней на одно колено. Принц Джон резко отвернулся, а старый король насупился, наблюдая, что будет делать Ричард. Принцесса, вся в черном, казавшаяся в полуобмороке, неуклюже прижалась к стене, словно стараясь увернуться от удара кнута. «Зажилась ты в Англии, бедняжка! — подумал Ричард. — Но почему она вышла из палатки короля?»