Риббентроп. Дипломат от фюрера - [159]
Пришлось защищаться самому. 28 марта бледный и подавленный Риббентроп с толстой папкой в руках появился у свидетельского пульта. После выступления Геринга, который в первый день допроса буквально разгромил главного обвинителя Роберта Джексона, он смотрелся невыразительно. Герингу как «наци номер два» дали неограниченное время для рассказа об истории нацистского режима; остальных строго ограничили и запретили говорить на общие темы, включая Версальский договор и его последствия — как будто не они определяли ход событий в Европе. Несмотря на волнение, Риббентроп отвечал на вопросы адвоката четко и подробно (председательствующий постоянно обрывал и торопил его), очевидно, пользуясь домашними заготовками, которые составили его воспоминания. Не цитируя его показания ввиду почти дословного совпадения двух текстов, надо отметить важность их публикации в составе стенограммы процесса: уже в 1947 году заинтересованные лица могли ознакомиться с точкой зрения Риббентропа и его видением событий (мемуары же вышли в свет в 1953 году, а до русского читателя дошли лишь 43 года спустя).
Экс-министр не защищал лично себя и свою политику, потому что «своей» политики у него не было. Он признал, что был дипломатическим секретарем фюрера и потому о многом не знал, но возмутился, когда еще один важный свидетель обвинения — бывший сотрудник Абвера генерал-майор Эрвин Лахузен фон Вивермонт заявил, что Риббентроп 12 сентября 1939 года в разговоре с Канарисом требовал уничтожения польских евреев. Риббентроп ответил, что не помнит такого разговора и впервые видит Лахузена. Рассказал он и о пресловутых за́мках, пояснив, что большая их часть находилась в государственной собственности и была предоставлена в его распоряжение для приема иностранных гостей.
Обвинение располагало несравненно более мощной документальной базой, чем защита. Угрожающий тон подписанных им нот и деклараций бывший глава Вильгельмштрассе объяснял требованием Гитлера проявлять твердость для достижения своих целей мирным путем, а вовсе не стремлением к агрессии, производство в чины СС (послужной список лежал перед трибуналом) — изменением своего положения в государственном аппарате. Короче говоря, он не думал, что может спастись, а потому не слишком старался. На свое место Риббентроп вернулся измученным и опустошенным и в последующие дни часто отсутствовал в зале суда по болезни, но в камере тщательно изучал стенограмму своего допроса.
Соседи по скамье подсудимых в разговорах между собой и с американскими психиатрами не скупились на колкости в его адрес. Но надо сказать и о другом: Риббентроп до последнего защищал Гитлера и его режим, что вызвало искреннее удивление Руденко, привыкшего к чистосердечным признаниям. Он не изображал оппозиционера, какими вдруг оказались не только Папен и Шахт, но вполне стопроцентные нацисты Франк, Ширах и Шпеер. Он сразу признал лидерство своего бывшего врага Геринга и подчинился партийной дисциплине, в отличие от тех, кто, подобно Шпееру или Шахту, охотно топил других.
Хорн произнес защитительную речь по делу своего клиента 5 и 8 июля, суммировав известные аргументы и пустившись в дискуссию по теоретическим вопросам: критиковал нечеткое определение «агрессивная война» и понятие «заговор», присущее англосаксонскому, но чуждое континентальному праву>{18}. Затем слово вновь перешло к обвинению. 26 июля Джексон выступил с заключительным словом, вложив в него весь пафос, на который был способен: Риббентропа он назвал «двуличным торговцем ложью». Выступление Руденко заняло два дня — 29 и 30 июля, причем бывшему рейхсминистру он посвятил целый раздел. Речь главного обвинителя от Советского Союза хорошо известна и также не нуждается в цитировании. Думаю, подсудимый не обиделся на слова: «Гитлер не ошибся в Риббентропе. Доверие его он полностью оправдал»>{19}.
Подсудимый пытался спорить с обвинениями и с юрисдикцией трибунала, заявляя, что тот действует на основании неюридического принципа ex post facto[96] и не предоставляет защите равных прав с обвинением: «Суд состоял только из представителей держав-победительниц, односторонне заинтересованных в осуждении обвиняемых. Они были судьями в своем собственном деле, что противоречит любому представлению о праве». Впрочем, его заботили не только юридические тонкости: «Каждый немец, осужденный как жертва политической юстиции, станет препятствием на пути столь настоятельно необходимого примирения между немецким и западными народами. Выгоду от этого получат Советы, поскольку эти процессы не без основания считаются в первую очередь делом, в котором заинтересованы американцы»>{20}. Суд оставил заявления Риббентропа без внимания…
