Резиновая крепость - [9]

По крайней мере с Уайтхоллом все привычно. Сколько Мартин себя помнил, всегда правил Уайтхолл. При этом у мамы была работа, их семья худо-бедно держалась на плаву. А вдруг кто-то другой начнет сокращать больницы, мама работу потеряет, а Мартин сам только школу заканчивает, от Кларка ждать помощи бесполезно, тот сам еще много лет будет еле сводить концы с концами. Наверное, лучше не рисковать, любые перемены — это перемены к худшему. Мартин проголосовал за черных.

Лишь выходя из кабинки, он вспомнил о собственных словах — что Уайтхолл идет всего лишь на пятый срок. Но если он выиграет и просидит пятый срок (а видимо, так и будет), то чем тогда Индепенденс отличается от Холодной Зоны? Там, говорит Кими, тоже какие-то выборы есть.

Наверное, они безальтернативные, подумал Мартин. А даже если и альтернативные, то все равно все заранее знают, за кого надо голосовать, а то будет плохо.

Никаких денег ему, конечно, не дали. Всучили пакетик, в котором после вскрытия обнаружились чехол для комма с символикой партии Прогресса, коробка жевательных конфет, два презерватива, два воздушных шарика и стилос. Стоило ради этого на участок тащиться.

В пакете Кими вместо презервативов оказались пробники каких-то кремов.

Они сидели на лавочке в Ботаническом, куда решили отправиться после голосования.

Купили мороженое у входа. Кими поджала одну ногу под себя, а вторую свесила с лавочки и болтала — белый носочек, красный сандаль. Впереди был пруд с утками, утки смешно ныряли за рыбой, перед прудом — патриотическая клумба, половина цветов розовые, половина черные.

— Спасибо, — сказала вдруг Кими. Мартин с удивлением воззрился на нее.

— За что?

— Ну… ты мог бы меня сдать. Получить премию.

— Чтобы они у тебя в мозгах ковырялись? А правда, — спросил Мартин, — что у вас в мозгах куча технологий?

— У нас комп встроенный. Не в мозг, конечно, в височную кость. Очень удобно. Но связь нам деактивируют для работы, иначе нас и местные спецслужбы легко отследят. Но я могу, например, закрыть глаза и посмотреть любой фильм, почитать книгу.

Кими легонько стукнула пальцем по виску.

— Удалить его можно, — сказала она, — но здоровым человеком после этого остаться нельзя. Мне трудно понять тебя, Мартин. Ты сам понимаешь, что они способны на все. Ты им не доверяешь. Но ты все-таки патриот. Ты веришь… во что?

— Ну… мы же независимая страна. Последняя независимая на Земле, — Мартин попытался расправить плечи, но понял, что это будет глупо.

— Да, последний оплот независимости и свободы. Знаешь, просто жаль, на что люди тратят свою жизнь.

— А на что у вас тратят?

Кими глубоко, прерывисто вздохнула. Ее темные глаза смотрели вроде бы на пруд, но на самом деле гораздо глубже.

— А у нас не тратят, у нас живут.

— Ну это эта, как ее… демагогия.

— У нас просто живут, — повторила Кими, — творят. Практически все. Кто клумбу красивую хочет сделать, а кто космический корабль. Можно на Марс переселиться, на Луну. И все вместе творят… нашу жизнь, понимаешь? У нас каждый день обсуждения, советы малые и большие, все творят жизнь общества вместе. У нас люди и друг к другу иначе относятся. Ты даже не представляешь…

— Если у вас так классно, то ты… ах да, я забыл. У тебя здесь брат.

— Да. У меня здесь брат, — глухо повторила Кими.

— Ну я не сволочь. Ищи своего брата. Я понимаю.

Мартин подумал, что вот сейчас навсегда хоронит надежду выйти из френдзоны. Кими прицельно по дуге бросила обертку от мороженого в урну. Вытерла платочком пальцы, даже рука у нее — закачаешься, тонкие косточки, перламутровые ногти как выпуклые лепестки.

— Раньше, до Большой Войны, до Первой, как у вас говорят, или как во всем мире говорят, до Третьей Мировой — все было наоборот, — сказала девушка, — Весь мир был капиталистическим, империализм. В развитых странах все похоже на вас, в периферийных хуже. И были маленькие островки социализма. Они были как крепости. Последние крепости, последние оплоты будущих дней в мире, захваченном этим вашим свободным рынком. Один островок был на Кубе. Другой в северной половине Кореи. Слышал об этом что-нибудь?

— Нет. Нам ничего такого не рассказывали.

— Ну понятно. Тогда над ними все смеялись и осуждали. Мол, диктатура и нищета. Казалось совершенно невероятным, что ситуация перевернется. И там, в этих странах, на самом деле было тяжело… не так, как у нас сейчас. Не хватало продуктов, вещей, но их распределяли так, чтобы никто не голодал. Приходилось много и тяжело работать. Но они держались, сознательно держались. Хотя это просто экономический закон — небольшая страна в изоляции не может сейчас существовать, а с ними мало кто соглашался торговать, да это еще и запрещалось. Эти две последние крепости…

— Ну так вот и мы так сейчас — крепость. А потом, может, ситуация снова перевернется? — предположил Мартин.

— Нет. На их стороне были законы общественного развития, на вашей — нет. Они знали, что будет по-другому. Но вы — просто реликт. И держитесь на страхе и алчности, крепость ваша — резиновая, когда-нибудь раздуется и лопнет. К вам на самом деле детей наших надо возить, впрочем, у нас и так снимают, показывают… но мало, потому что все возмущаются сразу, дети так рвутся сбежать и устроить у вас революцию.