Режим бога - [9]

«Родственник какого-нибудь умершего пациента, – осенило Фролова. – Точно! Это же очевидно! Кто еще будет называть врача убийцей! Их всех не запомнишь, а он видно меня заприметил».

– Послушайте меня, – начал Андрей, – наверное, в результате моей ошибки умер ваш родственник? Но, поверти мне, я делал все, что мог…

Дед затянулся и от удовольствия закрыл глаза. Фролов подметил, что никакой злости, несмотря на негативные высказывания, этот старик не излучал. Создавалось впечатление, что ему просто нравилось делать из молодого собеседника дурака, ничего не понимающего в жизни.

– Умер? Родственник? Из-за вас? – пожилой мужчина задумался, как будто молодой хирург сказал какую-то глупость, потом, видимо что-то вспомнив, даже ели заметно улыбнулся.

– Андрей… – вдруг по имени обратился бородач.

Фролова словно током ударило: «Откуда он знает мое имя!?»

– Выбор будет сложным, – продолжил старик с трубкой. – С одной стороны твоя жизнь, с другой чужая. Но сложность выбора будет заключаться даже не в этом. Ведь выбирать между своей жизнью и жизнью незнакомого человек легко. Можно выбрать свою и никто не осудит. А вот когда дело касается только тебя самого… Сложность выбора будет заключаться в другом. Твоя жизнь физическая или духовная. Ведь духовно тоже можно умереть, если потеряешь самого себя. У тебя теперь есть время решить, что важнее, поскольку игры очень увлекают людское сознание, вызывая тяжелую моральную зависимость.

– Откуда вы знаете мое имя?

– У вас на бейджике написано.

«Какой еще нахрен бейджик?» – промелькнула мысль в голове Андрея.

Фролов опустил голову, чтобы посмотреть себе на грудь. Куртка была расстёгнута, под ней была клетчатая рубашка, на кармане которой действительно весел бейджик. Когда сегодня после дежурства Андрей весил в шкаф халат, то с него упал бейджик. Фролов поднял его и прицепил к карману рубашки, чтобы потом отцепить и положить на рабочий стол. Почему-то лезть в шкаф и прицеплять к халату было лень. Но отцепить потом забыл, и теперь бейджик с его именем и фамилией так нелепо разрушал очередную интригу, то и дело возникающие в общении с седовласым незнакомцем.

Старик, тем временем, поднялся со скамейки и, продолжая курить трубку, отправился в том же направлении, откуда появился несколько минут назад, как будто разговор с молодым человеком был его единственной целью в этом заброшенном уголке парка. Ни слова более, ни прощания, хотя бы в виде мимолетного взгляда или рукопожатия. Дед просто встал и пошел, как будто все это время два человека не вели оживленную беседу, а просто сидели и молча курили.

– Про какой выбор вы говорили? – крикнул Андрей вслед.

Старик шел, как будто ничего не слышал. Фролов почувствовал себя дураком. Осознание того, что попытка догнать и продолжить разговор приведет к усилению этого чувства, сдерживала его от подобных действий. Андрей просто стоял и смотрел в спину, одетую в бежевый плащ, пока дед не повернул налево, скрывшись в желтозеленых зарослях.

– И что теперь делать? – эту фразу Фролов проговорил вслух.

Все происшедшее напоминало неприятный сон. Осознание того, что происшедшее все-таки не сон, усиливало неприятные ощущения. «Про какой выбор бредил дед? Чужая жизнь, моя жизнь… Духовная, физическая… Абсолютно абстрактные фразы, могут подойти к кому угодно». На самом деле Андрей понимал, о чем говорил старик. Это понимание было как «белый шум» – фоновое и ели заметное, сознание едва ловило его, потом сигнал прерывался, а информация все никак не обрабатывалась. Это едва уловимое понимание очень гармонично дополняло ощущение неправильности поступков. Фролов уже давно испытывал ощущение, что нечто делает не так, но что именно, никак не мог понять. И вот теперь представиться шанс выбора, а значит придет и осознание правильного и неправильного, хорошего и плохого, черного и белого. Этой контрастной картины мира и не хватало, а попытки прийти к ней заканчивались «списком» всевозможных уступок и условий, которые растворяли черное в белом, и все снова становилось серым. Серым – именно таким цветом был окрашен для Фролова современный город, и Тартарск в частности. Каждый день смесь из злобы и радости, мерзости и красоты, предательства и самопожертвования…

Уже четыре дня Андрей хотел увидеть одного человека, но все не было подходящей возможности. Дома Фролова никто не ждал, голова была забита кучей размышлений, которыми хотелось поделиться. Пожалуй, это сентябрьское утро подходило идеально для встречи. Он достал телефон и набрал засевший в памяти номер:

– Люба, привет.

– Привет.

– Не спишь? Можно к тебе сегодня заехать?

– Во сколько?

– Через полчаса.

– Хорошо, приезжай. Ты же знаешь, я всегда рада тебя видеть.

Глава 2

Растрепавшиеся немытые темно-русые волосы, узкий овал лица, тяжелый пустой взгляд через большие очки в черной роговой оправе. Молодое девичье лицо кажется гораздо старше из-за никогда не проходящей грусти. Эта грусть, словно всегда бьющий подземный источник, ее потоки можно лишь увести куда-то в сторону, но нельзя остановить. А в речи постоянно присутствуют слова: «надо» и «нужно», как будто жизнь навсегда стала обременительной необходимостью, подобно скучному ожиданию на вокзале. Шерстяной плед с изображением Мики-Мауса выглядит куском разбитой детской мечты, скрывающим непристойную взрослую реальность. Впрочем, пледа часто нет, тогда можно видеть две культи отрезанных ног – последствие трагедии, изломавшей жизнь, но сохранившей ее, как издевательское напоминание, что ноги не являются жизненно важным органом.