Рейс - [115]

— Соболезную, если не врешь. И себе соболезную. Такие симпатичные девочки, обе — вылитый папа. И мама ничего. Жаль, не рыжая.

— Ее тоже нет. Они вместе разбились.

— Так вот, значит, зачем ты здесь, Алехин. Ты, значит, по поводу самолета? А я, значит, тебе под руку подвернулся? Ну, никак и никуда мне от тебя не деться, Алехин. Мы с тобой, как сиамские близнецы. Пора уже решать этот вопрос хирургически. Не хочется расставаться так рано, но пора.

Офтальмолог взял со стола здоровенный тесак и вновь подошел к Алехину. Тот инстинктивно зажмурился. Попытался вспомнить бабушкину молитву, но даже первые слова «Отче наш» вылетели у него из головы.

— Что такое, кум? — Офтальмолог засмеялся. — Ты чего так испугался? Я ж не маньяк какой. Уже и пошутить нельзя?

Укоризненно качая головой, маньяк развернулся и со смехом бросил тесак под стол. Алехин сглотнул слюну и спросил, чтобы перевести разговор:

— Так кто сбил самолет?

— А ты никому не скажешь? — продолжал хихикать Офтальмолог. — Ладно, по старой дружбе открою самую секретную военную тайну. Русские сбили. Наши с тобой соплеменники. Притащили для этого дела целый «Бук» из Ростова. Знаешь, есть такой ракетный комплекс «Бук»? Сам не пойму, на фига им это надо было.

— А ты здесь с какого боку? — продолжил расспрашивать Алехин.

«Время. Самое главное сейчас — выиграть время».

— Как с какого? Забочусь о подрастающем поколении. Ты знаешь, Алехин… Ты ведь не сомневаешься, что я — маньяк. И редкостный причем, да? Меня еще в «Книгу рекордов Гиннеса» занесут. Ну, типа, посмертно, да? Только давай обойдемся без унижений и оскорблений, уважаемый. Вот член один КПСС, товарищ Чикатило Андрей Романович, так тот — да, классический маньяк. Из учебника сексопатологоанатомии. Слышал о такой науке? Нет? И правильно. Я сам ее придумал. Так вот по этой моей лженауке Чикатило — всем маньякам маньяк. Унылый, правда, до блевотины, и людоед голимый к тому же. Как будто нельзя пельменей отварить или, там, колбаски купить… Впрочем, в его время, может быть, и нельзя было. Критиковать легко. Ты вот сам попробуй. У Чикатилы сраного — пятьдесят три номера, а у меня — на сотню больше. А ты вот все равно считаешь, что я — такой же, е…нутый на всю голову маньяк, да, Алехин? Признайся. И неведомо тебе, дорогой мой опер-попер, что у меня — миссия, камарад Жданов. Мис-си-я! — Сыромятников поднял правую руку и выставил указательный палец. После чего посмотрел прямо в глаза Алехину и задал вопрос: — Вот какая у тебя, полковник кислых щей, миссия на этой планете?

— Ты прав, никакой, — согласился Алехин, больше для того, чтобы успокоить разошедшегося не на шутку психопата. — А форма тебе зачем?

— Так я теперь ополченец-доброволец. Прапорщик при штабе бригады. Снабженец я. Спец по «у кого что плохо лежит». Машина, пропуск. Туда-сюда. А детишки тут разные под ногами путаются день и ночь. Присмотру никакого. Одно слово — война. Кто-то же должен о них позаботиться, да?

Не дождавшись ответа, Сыромятников продолжил:

— Я сначала очень злился на тебя, Алехин. Два года из норы не вылезал. Рану зализывал. Извелся весь. Это ведь как наркотик, Алехин. Как наркотик. Еще хуже. Это я тебе говорю.

— И давно ты здесь?

— А тебе что за дело? — вдруг насторожился Сыромятников. — Ну, второй месяц пошел. И что?

— Ничего. — «Время. Время…» — Так какая у тебя, говоришь, миссия?

— Простая! Трехзначное число.

— А у тебя разве не трехзначное уже?

— Трехзначное, да не то.

— А какое тебе надо?

— Чтобы как в книге.

— В какой книге?

— В главной, — Офтальмолог поднял со стола засаленный, потертый томик и показал его Сергею. — Впрочем, ты не поймешь, Алехин. Но подсказку заслужил. Какие три цифры бандиты твои для понта на номерах своих тачек возят?

— Три шестерки, что ли?

— Приз в студию, Алехин! Вы отгадали число зверя! Получаете еще час жизни! А я пока пообщаюсь тет-а-тет с рыжей красавицей, женщиной моей мечты.

— В той комнате?

— Точно, а как ты угадал? Вот ведь не пропьешь ментовское мастерство. А нюх, как у собаки, а глаз, как у орла… Помнишь такую песню, Алехин? Кстати, какой глаз у тебя, как у орла? Левый или правый? Ты ведь знаешь, что я не из пустого интереса спрашиваю.

Алехин промолчал. Песню из мультфильма про бременских музыкантов он помнил очень хорошо. Ее любил напевать Антон Слуцкий, когда у него было хорошее настроение — будь то грамотно проведенная облава на наркопритон в Ебурге или работенка непыльная от Жени Книжника уже в Москве.

— Ты не ошибся, мент, — Офтальмолог смел рукой со стола крошки и положил на него томик Евангелия, замызганный донельзя. — В той комнате отдыхает одна девушка. Как ты должен был уже догадаться, рыжей масти. И американка при этом. А-ме-ри-канка, Алехин! Не баба Люся из сельпо. А импортный товар! Ну, правда, не мог себе отказать. Понимаю, имидж страны перед проклятым Западом мараю. Но все равно спишут на бендеровских хохлофашистов. И тебя туда же спишут.

— А зачем тебе я, Сыромятников? Ты себе только статистику попортишь.

— Ты прав, Алехин. Я не по этой части и ничего с тобой не сделаю. Пальцем не коснусь. Только глаз заберу, если не возражаешь. Так, на память. Мы же с тобой не чужие люди.