Рейнеке-лис - [19]
«Ну-ка, — сказал он, — над Рейнеке здесь прочитайте быстренько
Ваши священные тексты и в путь его благословите.
Он отправляется в Рим и в заморье — ко гробу господню.
На богомольца котомку наденьте и посох вручите».
Бэллин ему возразил: «Государь, вы, мне кажется, тоже
Слышали, что отлученье с него не снято покуда.
Я же за это могу пострадать, даже очень серьезно:
Если дойдет до епископа, он ведь наложит взысканье.
Лично к Рейнеке, собственно, я ничего не имею.
Если бы дело уладить, чтоб не было мне нагоняя
От господина епископа Прорвуса, чтоб и от пробста[31]
Блудобеспутуса не нагорело мне, и от декана[32]
Храпипиянуса мне не попало, — я б вам не перечил…»
«Бросьте, — ответил король, — вы все эти песни на „если!“
Наговорили три короба слов, а без всякого толка.
Если над ним «ни пера и ни пуха» вы не огласите, —
Черта поставлю молиться! Что мне за цаца епископ?!
Рейнеке в Рим богомольцем уходит, а вы тут — помеха!»
За ухом Бэллин в испуге почесывал. Сильно боялся
Он королевского гнева — и сразу же начал по книге
Над пилигримом читать. Но тот и не очень-то слушал:
«Если помочь это может, — поможет и так, надо думать».
Благословенье прочли — и котомку и посох вручили
Рейнеке-лису. Все было готово, но лгал богомолец.
Слезы притворные ливнем лились по щекам у пройдохи,
Залили бороду, будто жестоко он каялся в чем-то.
Он и действительно каялся в том, что не всех поголовно
Недругов сделал несчастными, что лишь троих опозорил.
Все же он, кланяясь низко, просил, чтобы каждый сердечно,
Кто как умеет, о нем помолился, — и стал торопиться:
Рыльце-то было в пушку — он имел основанья бояться.
«Рейнеке, — молвил король ему, — что за чрезмерная спешка?»
«Делая доброе дело, не следует медлить, — ответил
Рейнеке. — Я вас прошу отпустить меня, мой благодетель.
Час мой урочный настал, — отправиться мне разрешите».
«Что ж, — согласился король, — отправляйтесь!» И тут же велел он
Всем господам, при дворе состоящим, за лжепилигримом
Тронуться в путь — проводить его. В это же время в темнице
Мучились Изегрим с Брауном, плача от боли и горя…
Так вот полностью вновь заслужил королевскую милость
Рейнеке-лис. Уходил со двора он с великим почетом,
Шел с посошком и с котомкой — ну, прямо ко гробу господню,
Где оказался б он так же на месте, как в Ахене клюква.
Он совершенно другое таил на уме, но отлично
Все же ему удалось разыграть короля и предлинный
Нос ему натянуть… Поневоле за Рейнеке следом
Молча его обличители шли — провожали с почетом.
Он же коварства отнюдь не оставил, сказав на прощанье:
«Меры примите, о мой государь, чтоб изменникам подлым
Не удалось убежать.. В оковах, в тюрьме их держите:
Стоит им выйти на волю, к делам своим грязным вернуться —
Жизни вашей опасность грозит, государь, не забудьте!»
Так и ушел он оттуда с постной смиренной миной,
Этакий скромный простак, — ну, словно другим он и не был.
Тут лишь поднялся король и в покои свои удалился.
Звери согласно приказу его проводили сначала
Рейнеке-лиса немного, потом и они возвратились.
Плут же настолько сумел прикинуться кротким и скорбным,
Что возбудил состраданье в иных сердобольных особах.
Заяц всех больше о нем сокрушался. «Неужто нам сразу,
Милый мой Лямпе, — воскликнул мошенник, — так сразу расстаться?
Если б вам и барану Бэллину было угодно
Несколько дальше со мною пройтись в этот час, то, конечно,
Ваша компания мне оказала б любезность большую.
Очень вы милые спутники, оба— честнейшие лица,
Все вас хвалят, и мне ваше общество будет приятно.
Оба вы званья духовного, — благочестивцы, — живете,
Точно как я, когда схимником был: утоляете голод
Зеленью только, питаетесь листьями, травкой, — не нужно
Вам ни хлеба, ни мяса, ни всяческих там разносолов».
Так этих двух простачков обольстил он своей похвалою.
Оба к жилищу его подошли — и предстал перед ними
Замок его, Малепартус, и лис обратился к барану:
«Можете, Бэллин, здесь оставаться и сколько угодно
Лакомьтесь травкой и зеленью. В наших горах — изобилье
Всякой растительной пищи, очень полезной и вкусной.
Лямпе возьму я с собой; накажите, ему, чтоб утешил
Он жену мою: очень горюет и так, а услышит,
Что отправляюсь я в Рим богомольцем, — отчаяться может».
Рейнеке сладких речей не жалел — обманул их обоих.
Лямпе он в замок провел, где застал Эрмелину лежащей
Подле детей, удрученной печалью и тяжкой тревогой,
Ибо не верилось ей, что Рейнеке мог возвратиться
Снова домой. Но, с посохом видя его и с котомкой,
Очень она удивилась: «Рейнгарт, мой милый, скажите,
Что с вами, бедненький, было? Много ль пришлось настрадаться?»
Он ей ответил: «Я осужден был, задержан и связан,
Но государь проявил милосердье — вернул мне свободу.
На богомолье теперь ухожу. Как заложники взяты
Изегрим с Брауном в цепи. Для искупленья обиды
Отдал мне зайца король — мол, делай ты с ним, что угодно.
Так под конец государь мне сказал совершенно резонно:
«Оклеветал тебя Лямпе — и, стало быть, кары суровой
Он заслужил, и как следует пусть клеветник и заплатит».
В ужасе выслушал Лямпе страшную выдумку лиса,
Сразу опешил, пытался спастись — и ударился в бегство.
Рейнеке выход отрезал ему — и за горло, разбойник,
Зайца, беднягу, схватил, который с пронзительным визгом
