Рэймидж и барабанный бой - [38]

Подошел Джексон и сказал:

— Догадайтесь, что на ужин.

— Бобовый суп.

— Как вы узнали?

— Ну, до сих пор мы ели его каждый день.

Секретарь адмирала позвал их, с ним был первый лейтенант флагмана, который не говорил по-английски.

— Капитан приказал, что вы можете высадиться, как только освободится шлюпка: когда адмиральская свита и некоторые офицеры оставят корабль, — сказал он.

— Пожалуйста, поблагодарите капитана — и адмирала!

— Конечно. Вы должны будете оставаться в определенной гостинице пока что. — Он сделал паузу. — Это — условие вашего освобождения, чтобы вы оставались в этой гостинице, пока не уедете из Испании.

— Конечно, сэр, — сказал Рэймидж. — Но как мы оплатим счет хозяина гостиницы? У нас нет никаких денег — англичане не платили нам в течение многих месяцев.

— Знаю: я прочитал судовые журналы. Адмирал великодушно дал приказ, чтобы вам дали эквивалент жалованья, положенного вам. У лейтенанта есть деньги, а у меня записано сколько причитается каждому из вас. Я дам вам бумагу, и вы раздадите деньги матросам. Вам это подходит? — спросил он Джексону. — И другим?

— О, да, сэр, — сказал Джексон почтительно. — Мы все доверяем Нику.

— Очень хорошо. — Он дал Рэймиджу листок бумаги и переговорил с лейтенантом, который вручил Рэймиджу маленький холщовый мешок, в котором, судя по весу, были деньги, и тоже протянул листок бумаги.

— Расписка за деньги. Вам надо подписать ее, — сказал переводчик. — Пойдемте в мою каюту. У меня есть там перо.

Рэймидж предпочел бы пересчитать деньги, чтобы узнать, насколько их меньше в мешочке, чем указано в расписке, но решил не делать этого, опасаясь, что это задержит их высадку на берег.

Час спустя восемь бывших кэтлинцев вышли из шлюпки на причал и проследовали за испанским моряком в гостиницу — типичный приют вербовщиков. Если бы это было в Портсмуте, Плимуте или в одном из мидуэйских городов, моряк, поселившийся здесь, был бы начеку насчет хозяина гостиницы, только и ждущего, когда пьяные постояльцы завалятся спать, чтобы вызвать вербовщиков (если только сам не занимался вербовкой), которые продадут бесчувственные тела пьяниц шкиперу торгового судна с неполным экипажем или, если время военное, бригаде вербовщиков военно-морского флота.

На восьмерых им дали две комнаты, и Рэймидж собрал всех в одной из них, чтобы раздать плату.

— Я подписал квитанцию на наше невыплаченное жалованье в пересчете на испанские доллары, — сказал он. — Но не верю, что так много долларов наберется в этом мешке.

— Нет, — сказал Стаффорд. — Казначей, офицер, который дал вам деньги, и тот переводчик… По крайней мере эти трое, уже взяли рифы на этом парусе.

Рэймидж посчитал монеты. Точно треть испарилась.

— Такие же сволочи, как наши, — сказал Стаффорд горько. — Каждый… о, прощения просим, Ник…

— Не волнуйся, — сказал Рэймидж. — Я не вчера родился. Но все получат на треть меньше, чем положено.

С этими словами он начал делить деньги, но прежде указал на дверь:

— Джексон, проверь…

Джексон распахнул дверь, но никто не подслушивал.

— Отлично! — сказал Рэймидж. — Временно я снова ваш капитан, и я должен сказать вам, что, хотя испанцы освободили вас, вы все еще подчиняетесь Военному кодексу: вы все еще находитесь под моей командой. Теперь любой из вас может сбежать к испанским властям и донести, кто я такой. Никто не может вас остановить. Военный кодекс действует здесь постольку, поскольку ваша личная преданность может заставить вас повиноваться моим приказам. И все же у всех нас есть долг, который надлежит исполнять, и я каждому предлагаю следовать долгу. Но я не принуждаю ни одного из вас следовать за мной: я только хочу знать, кто не хочет идти со мной, кто хочет остаться в Испании или уехать в другое место, — я хочу, чтобы эти люди сказали об этом теперь и не делали ничего, чтобы выдать меня. Как только будет безопасно сделать это, я каждого освобожу от их обязательств. Теперь: кто хочет уйти?

Португальский моряк пробормотал стыдливо:

— Я не видел семью целых три года, сэр, и граница…

— Ладно, ты можешь уйти.

— Вы понимаете, сэр?

Рэймидж протянул ему руку в знак своей искренности, и португальцы сжал ее нетерпеливо.

— Я обещаю вам, сэр, я ничего никогда никому не скажу.

— Я знаю, — сказал Рэймидж.

— Вы отметите меня как…

— Отметить тебя как «дезертировал»? Официально я должен, но у меня плохая память на имена, Ферраро. Когда время настанет, будет трудно вспомнить, кто попал в плен, а кого взяли на флагман.

Он оглянулся:

— Кто-нибудь еще?

Никто не шелохнулся. Трудно поверить. Нет ли среди оставшихся шести матросов хотя бы одного, достаточно лукавого, чтобы сообразить, что, симулируя лояльность и вызнав план Рэймиджа, он получит полезную информацию, чтобы продать ее испанцам за высокую цену? Трудно быть совершенно уверенным, очень трудно.

— Очень хорошо. Теперь все идите ужинать. Поосторожнее с выпивкой — помните, что она развязывает языки: кварта красного вина может накинуть испанскую петлю на вашу шею.

Матросы двинулись всей толпой прочь, звеня долларами, но Джексон остался.

— Ну, Джексон, можем мы доверять им всем?

— Каждому человеку, сэр, — включая Ферраро. Вы не можете упрекать его за то, что он пожелал уйти.