Революция низких смыслов - [5]

Сомнения, сомнения…

Статья 1988 года, которую никто не хотел печатать и не напечатал

Михаил Филиппович Шатров — автор нашумевших пьес «Брестский мир», «Дальше, дальше, дальше…» — часто обращается к молодым поколениям. Обращается как друг молодежи. Читая большое интервью с ним в журнале «Огонек» (№ 45, 1988), я как-то сразу вспомнила о другом…

18 апреля 1988 года в Москве открылось Всесоюзное совещание по проблемам развития театрального студийного движения. Студий стало так много и так активно они «размножались», что надо было что-то делать, как-то их «контролировать», тем более среди них все больше становилось тех, кто не хотел бросаться в «отеческие объятия» Союза театральных деятелей, а, поверив в свободу, действительно выбрали независимость. Однако чуткие к молодежи руководители все же собрали совещание. И на нем М. Ф. Шатров выступил в день открытия с программной речью. В зале сидели люди, приехавшие со всей страны, — они хотели получить конкретную помощь в своих театральных бедах. Они хотели знать, когда же театры-студии будут обладать юридическим документом, официально подтверждающим их существование? Что говорить местным властям по этому поводу и как открыть новый театр? Короче, проблемы были самого разного порядка, а вопросы — часто наивные, экономическую и юридическую безграмотность нашу обнажающие. «Друг молодежи» говорил, к сожалению, о временах иных. О театре «Современник» 60-х годов, его социальном протесте и бунте против старых эстетических канонов. Из существующих 150 московских студий был назван лишь театр МГУ, промелькнули имена В. Спесивцева и М. Розовского. Все…

Весь пафос выступления М. Ф. Шатрова был в другом. От участников совещания потребовалось сразу же ответить на вопрос: «С кем вы, мастера культуры?». И подписать телеграмму в ЦК КПСС от имени совещания с осуждением несчастной статьи Нины Андреевой, где, кстати, был задет лично Шатров. Совещание сразу же приняло (вместо обещанного, делового, по выработке документов) вид откровенной политобработки. Молодых приобщали к большой политике, определяли в «общенародное движение» возмущающейся великодержавным шовинизмом трудящейся интеллигенции. А далее? Далее шли утверждения в необходимости «откалывать» как можно больше людей от социально-пассивной части общества. Призывалась молодежь понять «судьбоносный момент» нашей жизни в канун XIX партконференции. Естественно, критиковался в «духе времени» административно-командный метод, у «любителей» которого «наибольший страх» вызывал почему-то именно театр.

В зал с великим убеждением и пылкостью была брошена мысль: «В попытках студий все время пробивались семена, брошенные Октябрьской революцией» (?!). Октябрьскую революцию на этой конференции явно «сдавали», но все же страшно осторожничали, — ведь впереди маячила XIX партконференция!.. Мы были поставлены в известность, что идет идеологическая борьба и борьба напряженная. В конце концов, все мы, участники профессиональной конференции, творческие люди, были объявлены «детьми XXVII съезда», «людьми передовой». Так что «не подставляйтесь по глупости, по легкомыслию», — отечески напутствовал Шатров делегатов совещания, как будто мы составляли некое тайное общество революционной или антиреволюционной (?!) подпольной деятельности.

Михаил Филиппович честно отметил, что он «не касался проблем, связанных с уровнем искусства» в виду «большой субъективности его» (уровня? — К.К.).

Желающих оспаривать данное утверждение драматурга не нашлось, тем более, что впереди были еще дни работы, на которых все надеялись услышать то, за чем, собственно, и ехали. Но осталось странное чувство, «вспомненное» сейчас, при чтении «огоньковского» интервью с Шатровым. Все напоминало «политическую акцию», шло поперек жизни, реальных проблем театров и реальных ожиданий людей. Было определенное ощущение, что тебя активно «ориентируют в ситуации», манипулируют твоим сознанием, попросту обрабатывают — никакой возможности включиться в диалог не было. Все здесь говорилось не нашими словами. Диалог, собственно, и не был предусмотрен. Открыв совещание и сказав свои партийные установочные речи, секретари СТД (Союза театральных деятелей) удалились.

И вот интервью — «Неодолимость истины»… Все та же любовь к многозначительным тяжелым словам — неодолимость истины, судьбоносный момент… И снова агрессия обращения к тем, «кому пепел оболганной, преданной и расстрелянной Сталиным Октябрьской революции постоянно стучит в сердце…». Пепел революции стучит? Эпитеты тоже сильные. «Я, — говорит Шатров, — участвую своими пьесами в политической борьбе…» Да, участвует: развернул активную компанию против плохого Сталина в защиту хорошей Революции. Этот призыв к переделке всех и вся в «политиков», особенно в области искусства, несколько, мягко говоря, смущает. Кажется, что осуждаемая схема «застойного периода», сегодня вновь взята на вооружение. Добиваются политического лидерства, власти — как залога творческой осуществленности и самовыражения, как залога быть допущенными к кормушке.

Сколько раз было напомнено обществу в разных вариантах и разных печатных изданиях о «запрещении» пьес и спектаклей по пьесам М. Ф. Шатрова! Аж в ЦК запрещали! Есть тут что-то от позы возмущенного страдальца. Но и расчет. Конфликт «там», на уровне «высоких небесных сфер», не раз придавал дополнительную значительность в былые времена «драмам революции» самого известного ревдраматурга советского периода «застоя». Не дотянуться, ох не дотянуться даже поднявшись на цыпочки, многим драматургам, которых запрещали в более «низких» инстанциях в те времена, когда «драмы революции» шли на сцене МХАТ. Тоскливо, когда вопрос о пьесе «Так победим» разрешается на уровне ЦК КПСС. Жуть берет, когда требуется уровень члена Политбюро для разрешения вопроса о грузовиках, как это было в Армении.