Революция и семья Романовых - [73]
Определенный свет на это дело проливают воспоминания самой Хитрово об ее поездке в Тобольск, опубликованные в 1922 г. Они носят противоречивый характер. С одной стороны, она утверждает, что поехала в Тобольск «не по поручению какой-либо организации, а по собственной инициативе и исключительно из желания быть ближе к арестованной царской семье». С другой же – пишет, что во время допроса в Кремле поняла, что «власти напали на следы действительно существовавшей организации, имевшей целью освобождение царской семьи и возникшей еще во время пребывания царской семьи в Александровском дворце». И далее М. Хитрово свидетельствует: «Я знала и раньше об этой организации, но вследствие моих отношений с дворцом, а впоследствии намерения поехать в Тобольск я, боясь навлечь подозрение на царскую семью, не принимала в ней активного участия, полагая, что, находясь вблизи царской семьи, я всегда смогу ориентироваться, сообщать нужные сведения и вообще в решительную минуту оказать действенную помощь»[402].
Таким образом, связь М. Хитрово с какой-то подпольной монархической организацией, поставившей своей целью освобождение Романовых, вполне вероятна. Но Хитрово, по-видимому, хотели использовать и использовали как легального связника. Поскольку же, как мы видели, «дело Хитрово» было связано с контрреволюционным «Союзом казачьих войск», замешанным в подготовке корниловского мятежа, то лишний раз подтверждается, что в среде корниловцев имелись группировки, делавшие ставку и на реставрацию Романовых.
В связи со сказанным немалый интерес представляет беседа сотрудника «Известий» с последним министром внутренних дел Временного правительства А. М. Никитиным, происходившая накануне Октября. На вопрос о том, каковы были причины отправки Романовых из Царского Села в Тобольск в августе 1917 г., Никитин ответил: «Временное правительство сочло необходимым удалить их из Петрограда для того, чтобы ослабить или, вернее, в корне пресечь мысль о попытке восстановления их власти. Дальнейшие события показали, что Временное правительство было совершенно право. Представьте себе, что в корниловские дни семья Романовых находилась бы в Царском Селе. Как известно, около Петрограда группировалось немало частей, сочувствовавших Корнилову. Пребывание Николая Романова под самым Петроградом могло бы послужить для некоторых военных кругов, вернее, для маленьких групп сугубым соблазном…»[403]
Связывали свои надежды с корниловщиной не только монархические заговорщики, но и сами Романовы. По свидетельству П. Жильяра, «государь… лихорадочно следил за событиями, разыгравшимися в России. Он понимал, что страна гибла. Луч надежды вновь родился, когда генерал Корнилов предложил Керенскому двинуться на Петроград. Его грусть была неописуема, когда он узнал, что Временное правительство отклонило это последнее средство спасения… Я тогда в первый раз услыхал, как он пожалел о своем отречении…»[404]
История с М. Хитрово все же не осталась без последствий для тобольских «узников». Сразу же после того, как это дело начало расследоваться, в «отряд особого назначения» был направлен новый комиссар Временного правительства (вместо уехавшего ранее Макарова) – В. С. Панкратов, а в качестве его заместителя – Никольский[405]. При царизме Панкратов, как народоволец, сидел в Шлиссельбургской крепости, а затем многие годы находился в ссылке в Сибири. После Февральской революции он находился на посту председателя Совета Василеостровской народной милиции, а в июне 1917 г. перешел в штаб Петроградского военного округа, где заведовал культурно-просветительным отделом[406]. Так бы и прослужил Панкратов второразрядным чиновником Временного правительства, если бы не его «особые заслуги» в июльские дни 1917 г., когда революционные массы Петрограда вышли на улицы с большевистским лозунгом: «Вся власть Советам!» В ответ Временное правительство, поддержанное меньшевистско-эсеровским ЦИК Советов, прибегло к репрессиям и клевете. В военной контрразведке были сфабрикованы документы, обвинявшие В. И. Ленина и других большевиков в связях с германским генеральным штабом. В. Панкратов, действуя вместе с ренегатом Г. А. Алексинским, подписал и 4 июля передал в печать фальшивку, положившую начало разнузданной антибольшевистской кампании[407].
Назначение Панкратова не отразилось сколько-нибудь существенно на режиме, установленном для Романовых командиром отряда полковником Кобылинским, которого Николай с полным основанием считал своим лучшим другом[408].
Уральский большевик А. Д. Авдеев, направленный из Екатеринбурга в Тобольск уже после Октябрьской революции, писал, что Романовы жили здесь весьма вольготно. Они занимали весь верхний этаж огромного губернаторского дома, комнаты их были уставлены роскошной мебелью, их обслуживало множество людей[409]. Хотя прогулки по городу были Романовым запрещены, им разрешалось (правда, под охраной) посещать соседнюю с домом Благовещенскую церковь. Во время этих «царских выходов» (да и вообще около губернаторского дома) собирались тобольские обыватели, среди которых было немало откровенно черносотенных элементов. В этой связи определенный интерес представляет доклад уже известного нам прокурора Московской судебной палаты А. Ф. Стааля Керенскому, датированный 25 августа. Прокурор сообщал, что он допрашивал председателя Тобольского Совета крестьянских депутатов Экземплярского, сопровождавшего в Москву арестованную М. Хитрово. Экземплярский, доносил прокурор, заявил, что население Тобольска в общем относится сочувственно к царской семье и перед домом, где они живут, всегда стоят небольшие группы, почтительно ожидающие момента, когда кто-либо из Романовых выйдет на балкон или появится в окне… По мнению Экземплярского, необходимо опубликование документов Чрезвычайной следственной комиссии, разоблачающих «изменническую» деятельность бывшего царя и в особенности бывшей царицы
