Революция - [49]

— Спокойно, не спешить… Рано… Теперь готовьсь!..

Стул развалился на части. Я подняла ножку и принялась как безумная колотить ею по двери. И — наконец — дверь отворилась.

— Папа! — закричал Луи-Шарль.

— Луи-Шарль! — воскликнул король, подхватывая сына на руки. — Слава Богу, жив!

К ним подбежала королева. Стражники затолкали нас всех в потайную комнату, заперли дверь и загородили ее мебелью. Но что, если кто-то из толпы нас видел? Если они ворвались в зал до того, как мы успели укрыться?

Я стояла не дыша, ожидая, что в дверь вот-вот начнут ломиться. Король, тоже вне себя от волнения, пытался утешить рыдающую супругу. Оказывается, он отлучался, чтобы ее найти, потому и не слышал, как мы стучали. Королеву чуть не убили. Толпа ворвалась в ее покои, и она сбежала от них босиком по длинному коридору. Теперь она крепко прижимала к себе Луи-Шарля и Марию-Терезу. Но Луи-Шарль внезапно вырвался из ее объятий.

— Мама, папа, смотрите! — воскликнул он. — Алекс ранена! У нее кровь на руках!

Мои руки и впрямь были в крови. Я лишь сейчас это заметила.

— Она стучала и стучала, чтобы вы нас услышали, и разбила зеркало, — объяснил Луи-Шарль. — И порезалась.

Я вернулась во дворец, хотя разумнее было бы остаться снаружи. Я рисковала жизнью ради Луи-Шарля. Я изрезала руки и не чувствовала боли. Только страх. Не за себя — за него.

Мне кажется, тогда и началась революция.

Не в Париже. Не во Франции.

Во мне.

Когда я заканчиваю читать запись, мое сердце колотится. Я по-настоящему боюсь за них. Вдруг они не успеют спастись? Я чувствую страх, охвативший Алекс. На долю секунды я сама оказалась там, рядом с ней, бежала по ступеням к Зеркальному залу — и слышала, как крики толпы становятся все ближе и ближе.

Но кто был тот человек в треуголке? Тот подстрекатель у дворцовых ворот? Что случилось с Алекс, когда Версаль пал? Осталась ли она с Луи-Шарлем до конца?

Я переворачиваю страницу, чтобы поскорее узнать ответ, и успеваю прочитать пару абзацев, но тут в динамиках над головой раздается треск и голос сообщает, что библиотека закрывается через пятнадцать минут. Посетителей просят вернуть архивные материалы на стойку.

Что за фигня?

Я поднимаю взгляд. Очереди нет. Вокруг пусто. Ив Боннар складывает ящики на тележку. Люди, целый день работавшие в читальном зале, застегивают сумки, натягивают куртки и несут свои материалы к стойке. Смотрю на часы. 4:45. Я читала целых сорок пять минут и совершенно забыла, где я и зачем сюда пришла. И упустила возможность взглянуть на ноты Малербо.

Поверить не могу. Я что, была в глубоком трансе?

Я поднимаюсь, бреду к своему месту в читальном зале и убираю ноутбук с папкой и ручками в рюкзак. Женщина в жемчугах и в скрипучих туфлях поправляет криво стоящий стул, подбирает забытый кем-то карандаш и гремит дверью.

— Мы закрываемся через пять минут, — сухо сообщает она.

С другой стороны стойки Ив Боннар подкатывает к лифту тележку, и двери с шипением сдвигаются за ней. Одна за другой гаснут лампы. Я так зла на себя, что мне хочется орать. Завтра уже пятница. В выходные библиотека не работает. У меня остался один день. Всего один. Как все успеть за один день? С такими темпами я никуда не улечу в воскресенье.

Я засовываю дневник в рюкзак, и тут внутри меня звучит голос, который подсказывает исключительно странную мысль: все так, потому что этого хочет Алекс.

— Да, конечно, Алекс этого хочет, — говорю я сама себе. — Алекс, которой нет в живых двести с лишним лет. Я вконец спятила или как?

Последняя лампа гаснет. Читальный зал пуст.

Нет никого, кто мог бы мне ответить.

31

Лили вернулась.

Я за два квартала чую запах ее стряпни — пахнет сливочным маслом, луком, теплым хлебом. Прибавляю шаг, и уже через пять минут я наверху.

— Анди, это ты? — кричит она из кухни, когда я открываю дверь. — Ой, как хорошо, что ты пришла! Включай скорее телевизор, четвертый канал. Звонил Джи, их с Льюисом сейчас покажут по телевизору. Льюис сидит в парижской студии программы «Ажанда», а Джи будет в прямом эфире из Брюсселя.

— «Ажанда» — это что? — спрашиваю я, вешая куртку и бросая рюкзак на стол. Отец часто выступает по телевидению, но про такую передачу я слышу впервые.

— Это такое ток-шоу, вроде Ларри Кинга, — поясняет Лили.

Я включаю телевизор и сажусь на диван. Передача уже началась. Ведущий, Жан-Поль Кто-то Там, в хипстерских очках, читает вводный текст.

Лили входит с двумя мисками на подносе и передает одну мне.

Луковый суп. Мой любимый. С огромным хлебным кругляшом, покрытым сыром. Обалденно пахнет. Разламывая хлеб ложкой, я жду, когда представят отца и Джи, но первой гостьей программы оказывается Карла Бруни, которая рассказывает о своем последнем альбоме.

* * *

Пока Лили бегает на кухню за бокалом, Карла поет, потом идет реклама. После рекламы Жан-Поль уже сидит за столом напротив моего отца. На экране за их спинами — Джи крупным планом.

— Уважаемые телезрители и гости студии, прошу вас взглянуть на эту фотографию, — говорит Жан-Поль. Камера наезжает на черно-белый снимок, который он держит в руке. — Вы видите перед собой хрустальную урну. Но присмотритесь поближе. Все разглядели, что лежит внутри? Это сердце. Да-да. Человеческое сердце.