Революция чувств - [56]

Ее мог спасти ветер. Разбить безупречное пластиковое окно, снести крышу, нарушить благоустроенный быт. Но ветер тоже мужчина, он принял сторону Куликова. Ветер знал, настоящие мужчины безоговорочно повинуются сиюминутным инстинктам. Они себе это позволяют. Они мужчины. Она женщина. Не звезда голубого экрана, не пиарщица, не информационный киллер, а всего лишь слабая женщина. А слабой женщине хочется, чтобы ее кто-нибудь обнял, наговорил любовной ерунды.

Где ты, ветер? Черт бы тебя побрал! Какая ты редкая сволочь, ветер, живущий в городе Задорожье. Ты мог вмешаться в банальный служебный роман. Но этого не сделал…

Женщина-воин

У Таньки Стервозовой с раннего утра началась менструация. Она бегала по дому и не могла найти гигиенические прокладки, но точно помнила, что их покупала.

– Толик, где мои прокладки? – тоном начальника допрашивала она мужа.

– Слушай, я тебя не спрашиваю, где лежат прокладки, когда ремонтирую кран, так почему ты меня с утра достаешь? Откуда я знаю, где твои прокладки! – огрызнулся Толик.

– Вот, нашла, – обрадовалась Танька.

– Кофе есть? – поинтересовался Толик.

– Для меня есть, а ты как знаешь.

Танька демонстративно насыпала последнюю ложку растворимого кофе в большую чашку, из которой можно щи хлебать. Толик насупил брови, но промолчал. Нрав Жены он хорошо знал. Танька села за стол, уставленный остатками продовольствия, и демонстративно завтракала. Толик решил подождать, пока его стервозная жена набьет брюхо и умчится галопом на работу. Он любил, когда Танька уходила на работу. Толик ждал. Счастливая минута для Танькиного мужа, входная дверь громко хлопнула. Ушла.

Она ушла в мир Информации, в мир жестких и коварных мыслеформ.

Она шла по зданию родной телекомпании с гордо поднятой головой, не женщина – воин. Единственный дискомфорт – месячные. Это временно, утешала себя Танька.

– Татьяна Васильевна, – послышался сзади знакомый голос. Стерва остановилась.

– А это ты, Лисичкина, привет, что надо, – голосом женщины, у которой неприятно ноет низ живота, напряженно сказала Стервозова.

– Богдан Степанович просил вас к нему зайти, – отрапортовала Лара Лисичкина и с чувством выполненного долга побежала петлять коридорами родной телекомпании «Полет».

– Задрал, – грубо буркнула Стерва.

Она пришла в редакцию информации с испорченным настроением. Журналисты это почувствовали, они тихо поздоровались с шефом, стараясь не смотреть Стерве в глаза, знали – чревато.

Она достала пачку любимых сигарет, пошла курить. Зазвонил прямой телефон. Трубку поднял Жора Волкодав. На истерический крик Сюсюткина журналист покорно ответил, что Татьяна Васильевна идет.

Она стояла одна и жадно курила. Жора, глядя на женщину-воина, занервничал, но нашел в себе смелость и произнес:

– Татьяна Васильевна, Сюсюткин вас требует, ногами стучит. Вы идете?

– Не знаешь, что бесхребетное создание от меня хочет? – вопросом на вопрос парировала Стерва.

– He-а, он не говорит. Чувствую, опять что-то случилось!

– Вот и я, чувствую, – призналась Жорке его начальница. – Нас всех ждет очередной политический шухер.

Она шла медленно по коридорам родной телекомпании, так медленно, как умела. Ныл низ живота, хотелось элементарно спать, отдохнуть от предвыборного марафона, но медлительность Стервы случилась не от болезненных ощущений. Ее страшила неизвестность. Что-то шло не по плану, не по сценарию. Секретарша старалась не смотреть Стерве в ее колючие глаза, смиренно открыла перед нею широкую директорскую дверь. Стерва переступила порог кабинета, дверь мгновенно закрылась. Мышеловка захлопнулась.

– Татьяна, где ты ходишь? – заблеял с порога Сюсюткин.

– Что случилось, Богдан Степанович, – то, что Стерва демонстративно почтенно назвала шефа по имени и отчеству, говорило об одном, она готова к компромиссу.

– Вчерашний сюжет, ну ты сама знаешь, нанес удар по рейтингу «Партии Губерний». Власть жаждет крови. Артур Лысый грозился меня уволить!!

– Уволить? Вас!!! – обрадовалась Стерва, но виду не подала.

Богдан Степанович достал из шкафа дорогой коньяк, его он приберег на случай военных действий. Директор налил успокоительный напиток в два граненных стакана. Фирменные рюмки для коньяка у него имелись, но сейчас Сюсюткину не до соблюдения этикета. Коньяк, чей статус упал в глазах редактора информации, не на шутку обиделся. Выпить меня из граненого стакана! Это все равно, что принимать американского посла в пижаме, не сделать макияж и прическу, собираясь на первое свидание, заказать в дорогом ресторане ужин и не расплатится. Коньяк занервничал, забурлил, и выплеснул свой лютый, пьяный гнев на новый костюм Богдана Степановича.

– Черт, черт, я так и знал, неприятности, как мухи, от них сегодня не отбиться, новый костюм, новейший, – сокрушался Богдан Степанович.

Так тебе и надо, пижон, злорадствовала Стерва. Вслух произнесла:

– У меня есть телефон отличной химчистки, не переживайте Богдан Степанович.

– Да, уж, Татьяна Васильевна, попали мы с вами в историю. Давайте выпьем. Вот шоколадка молочная с орехами, закусывайте, не стесняйтесь, закусывайте, – суетился Сюсюткин. Мягкая шоколадка липла к рукам, Татьяна Васильевна кусок себе отломила, точнее сказать, оторвала. Обстановка в кабинете директора напряженная, шоколад плавится.