Революция чувств - [45]

– Надо же, – сорвался на сына Пузиков, – Лежа на новом диване, с новым компьютером и набитым животом легко рассуждать о свободе. Как ты сказал, сынок, «бандитам тюрьмы»? Ты думаешь, все это, чем ты сегодня пользуешься, наша новая машина на мою зарплату начальника ЖЭКа куплена? Вместо капитальных ремонтов жилых домов я провожу косметические ремонты, а разницу кладу на карман. Я ворую, вся Закраина ворует сверху и до самого низу. Мои дворники – и те моющие средства крадут, они тоже бандиты? Или бандиты те, кто установил им зарплату ниже прожиточного минимума? Ты не задумывался, почему те, кто живет на прожиточный максимум, пишут законы для тех, кто живет на прожиточный минимум? Давай жить по закону! Недавно депутаты дружно проголосовали за новый закон о том, что в Закраине мысли материальны. Они понимают бредовость закона, люди смеются, а Закраина живет. Парламентарии в нашей стране живут в виртуальном мире, они довольны собой, законами, которые эффективны только на бумаге, они не знают, что такое жить от зарплаты до зарплаты. Справедливости захотел. Где ты ее видел? Справедливость, выходи!

Пузиков демонстративно стал на колени, разыскивая справедливость под диваном сына.

– Где же ты прячешься? Справедливость! Ку-ку! Не вижу! Сынок, а ну ты посмотри, ты глазастый. Хотя бы раз на эту справедливость одним глазком взглянуть, как она выглядит. Может, ты знаешь?

– Батя! – глядя на отца, Петька испугался за его душевное здоровье. Таким он его еще не видел.

– Фонарик есть?

– Батя, зачем тебе фонарик?

– Под диваном темно, справедливости не видно, прячется паскуда!!! Справедливость, выходи!

Новый диван, поневоле участвующий в театрализованном представлении на троих, предательски скрипнул. Мол, мужики, вы думайте, что делаете. Использованные презервативы, обертки от конфет, завалявшийся военный билет под диваном есть. А вот искать Справедливость – это из области фантастики. Пузиков усилил звук в произносимой им поучительной речи, отчего новый диван еще больше напрягся. Его пружины заскрипели, подталкивая тело Петьки встать, уж если с отцом отважился спорить.

– Но не все так трагично, нашелся среди нас один честный, с чистыми руками, миссия. Родился в деревне, работал бухгалтером в районе и за короткий срок стал управляющим столичного банка. Честный финансист! Как его зовут? Виктор Андреевич Юбченко.

– А Янукович твой в тюрьме сидел, так что, он лучше?

– Честнее, сынок, честнее. Этот по глупости в молодости за решеткой отсидел, а твоего оранжевого героя поймают за ангельские крылышки и посадят, обязательно посадят. На какие такие деньги он проводит предвыборную кампанию? Каждые пять секунд его ролики крутят по телевизору, что, это он из собственного кармана деньги достал?

– Отец, есть фонд кандидата, куда предприниматели и просто избиратели перечисляют деньги, – спокойным тоном, пытаясь охладить пыл отца, сказал Петька.

– Вот ты оранжевую футболку носишь, спишь в ней, сколько денег лично ты пожертвовал в этот фонд, про который мне рассказываешь? Молчишь, а я тебе скажу, ты в штаб к ним бегаешь, чтобы денег заработать. Ты – мой сын, и я тебя, Петька, насквозь вижу. А потому слушай отца и молчи. Возможно, твой Юбченко станет президентом. Пройдет год-другой, а люди как нищенствовали в Закраине, так и будут влачить жалкое существование. Ты же историк, твою мать…

Дверь открылась и на пороге детской появилась Петькина мать.

– Я предлагаю перемирие. Может, по тарелочке щей съедите? А, мальчики? – дрожащим голосом сказала женщина.

– Ну, ты, мать, всегда вовремя. Спасибо, конечно, но дай нам с сыном выяснить отношения до конца. Щи, я надеюсь, красного цвета, и политика их не коснулась?

– А может, сначала поедите? – нежно замяукала женщина. Но Кузьмич так пристально посмотрел на жену, что та не решилась больше вмешиваться в разговор мужчин. За долгие годы семейной жизни с Пузиковым его жена четко усвоила одно незыблемое правило – ее место на кухне. Там она хозяйка нержавеющих кастрюль, царица пельменей, повелительница фаршированной рыбы и пирогов с кислой капустой, а на остальной территории просто жена и мать. Дверь захлопнулась.

Пузиков не любил, когда его прерывали, но на этот раз утраченную в разговоре с сыном мысль он с завидной быстротой восстановил, как только посмотрел на Петьку.

– Вот, Петька, ты историк. Помнишь, чем закончилась перестройка Горбачева? И таких исторических примеров я тебе приведу тысячу. Ты из себя ученного корчишь, отец – работяга неотесанный. А я, сынок, жизнь прожил, я историю не в книжках изучал, а на собственной шкуре знаю «ху есть ху». Я поспорить с тобой могу, что все эти оппозиционеры и революции к добру не приводят. Проходили такое, и не раз. Ничего не изменится, вспомнишь через пару лет мои слова. Ничего. Рыба гниет с головы. Можно, конечно, поменять голову, только вся рыба из одного болота. Понимаешь меня Петька? Вся рыба. Я вор, а ты сын вора, у тебя появятся дети, и ты начнешь воровать, чтобы потомство прокормить. Думай, сынок, что нам с тобой делать, чтобы тебя из института не исключили.

Петька надул щеки, молчал. Он искренне верил Виктору Юбченко, но и отец ему не чужой человек. С доводами старшего Пузикова он не согласен, но то, что в примитивных аргументах отца есть ложка сермяжной правды – неоспоримый факт.